— Разберетесь… — Меня интересовало другое. — Что с ружьем Ветлугина?
— Интересная история, Игорь Николаевич. — Орезов оживился. — Ружье 141917, которое подняли со дна залива, значилось за гражданином Изутиным. Изутин продал его некоему Яскину, тот — Досову…
— А Досов…
— Нет! Ни за что не догадаетесь! Досов заявил, что ружье, которое ему продал Яскин, у него дома!
— Не понял.
— Сейчас поймете. Поэтому я взял Досова с работы, поехал к нему домой и осмотрел ружье. Тоже шестнадцатого калибра ТОЗ. Но номер другой!
— Не понимаю.
— Я тоже не понял. И повез Досова вместе с ружьем к Яскину…
— Хаджинур! — взмолился я.
— И что же выяснилось? — Срезов, довольный, прошелся по кабинету. Оказалось, примерно года три назад Яскина, пьяненького, задержала с ружьем водная милиция. Ружье отобрали и долго тянули: 'Зайди завтра, зайди в конце недели…' А когда вернули, он заметил, что ружье в милиции подменили. Его-то он и продал Досову…
— А ружье, которое отобрали? Хаджинур развел руками:
— Выходит, осталось у кого-то из сотрудников. И исчезло! А потом снова возникло… Теперь уже с морского дна! А перед тем успело выстрелить! Прямо в лоб Ветлугину…
— Любопытно.
Нас прервал звонок Буракова:
— Гусеина еще нет?
— Нет.
— А Хаджинур?
— Сейчас вошел.
— Не задерживайте его, Игорь Николаевич! Он очень нужен…
Разбирательство со лжезаявителем, по-видимому, потребовало больше сил, чем первоначально казалось.
— Сейчас идет… Вот что, Хаджинур, — сказал я, положив трубку. Завтра с утра меня может не быть. Агаева тоже нет… Необходимо организовать конвой в Красноводск. Довиденко перечислил Касумова за нами… Я решил Мазута отпустить.
— Зачем конвой?! Я сам за ним съезжу!
Срезов ушел. Вскоре я тоже спустился к дежурному.
Дежурный — капитан Баранов — выдавал оружие заступавшей на пост смене.
За столом Хаджинур и Бураков продолжали разговаривать с заявителем, плутоватого вида мужчиной с короткой стрижкой. Когда я появился, он внимательно-фиксирующе глянул в мою сторону.
— Где ваши вещи? — спросил его в это время Хаджинур. — Вы что, приехали в командировку без вещей?
— А какое это имеет отношение? Я пришел заявить, что у меня украли деньги… — Он снова взглянул на меня, пытаясь привлечь к разговору. — А вы мне — 'где документы, где остановился, где вещи?'. Вы мне найдите деньги, которые у меня украли на пароме.
Он явно намекал на нежелание милицейских регистрировать его заявление.
— Будете искать? Или нет? Иначе я ухожу. Бураков смущенно протрубил в поднесенный к носу платок:
— Мы хотим убедиться в том, что деньги действительно были. А вы не позволяете! Хаджинур снова вмешался:
— У вас еще есть деньги с собой? Мужчина поколебался:
— Предположим, есть.
— Покажите…
— А зачем? — Он играл какую-то игру, которую я не был в состоянии понять.
Несколько секунд они препирались. Наконец заявитель достал кожаный новый бумажник, осторожно, чтобы работники милиции не могли видеть содержимое, пошарил пальцем между прокладками…
В ту же секунду Хаджинур ловко выхватил из его рук портмоне, раскрыл. Три купюры — достоинством в сто рублей каждая — упали на стол.
— Триста рублей. — Хаджинур не стал осматривать бумажник, вернул владельцу. — А вы говорите, они пропали!
— Это другие триста! — Заявитель сжал портмоне.
— Значит, вы те триста отделили?
— Да!
— Для чего?
— Просто так!
Он врал, но я не мог догадаться, зачем ему это нужно.
Милицейская система отчетности давно приспособилась под своих малокомпетентных руководителей, периодически встававших у республиканских и союзных министерских штурвалов. 'Зарегистрировал преступление — раскрой его, не можешь раскрыть — лучше не регистрируй…' — оборачивалось на практике.
Подошел капитан Баранов:
— Слушаю, Игорь Николаевич.
Мне показалось, он как-то странно, иначе, чем обычно, посмотрел на меня. Что-то неуловимое, разделяющее, возникло между нами с той ночи, когда в милицию приезжали Шалаев и Довиденко, а он, дежурный, принес бутылку 'Кер-оглы'.
— Закажите для нас каюту на вечерний паром, — сказал я.
Он вздохнул, покачал головой:
— Ничем не могу помочь. Начальник запретил нам заниматься билетами…
— Капитан приехал… — сообщила Гезель.
— Пусть заходит!
В дверях показался необыкновенно круглый маленький человек с красным лицом и шкиперской — вокруг лица — бородкой. Он словно вкатился в кабинет, в руке он нес портфель.
— Антонов Василий Сергеевич, — представился он.
'С этим краснорожим взяточником? — вспомнил я Баларгимова. — Да они его просто потопят!'
Я показал Антонову на стул, и он живо водрузил на него свой объемистый широкий зад — казалось, что капитан восседает на массивной воздушной подушке.
— …Мы помогали водной милиции искать ружье, — он считал, что знает, зачем его пригласили. — Оно выпало из лодки во время несчастного случая на охоте…
— И как это все происходило? — спросил я.
— Обыкновенно, — он подернул короткими округлыми плечами. — Приехали из прокуратуры, из милиции. С ними
— охотник, который остался в живых… — Антонов имел в виду Баларгимова. — Поплыли к камням… — Капитана мучила одышка, он сделал паузу. — Недалеко от метеостанции. Я спустил лодку, туда сели этот охотник, я и другой понятой. Стали грести к берегу. Вода прозрачная — все видно…
— Судовой журнал у вас с собой? — спросил я.
— Вот, пожалуйста. — Он открыл портфель, вынул и положил на стол толстую книгу — самую важную на любом судне.
— Смотрите…
'6.00, - прочитал я, — подъем флага… 11.32 — вышли в море. Первая остановка. Координаты… Спущена лодка для поиска ружья. Ружье обнаружено в 11.48. Удаленность от берега 25 м, глубина обнаружения ружья 90 см… — Я машинально заглянул вниз. Записи за день заканчивались традиционным: 20.00 — спуск флага…'
Антонов закрыл портфель, готовясь уйти. Но я остановил его: — Не смогли бы вы сегодня выйти на
