Иных его сверстников взять — да они злобой, как тюбик пастой, переполнены. Только открой: полезет, поползет — не остановишь! Жалуются, стонут, кряхтят, все на свете клянут и честят.
А вот он, Ковальский, — нет! Всегда одинаков: всем доволен, везде нужен…
Лет пять назад, когда разогнали весь ИТР на заводе, — кого в рабочие, кого на пенсию, кого в отпуск без содержания а кого и просто за ворота Ковальский долго не тужил и не печалился…
На третий день, когда шел на оптовый рынок за макаронами да за сахаром — так много дешевле получалось — глядит: стоит мужик возле «девятки» на дороге, дверь в машине закрыта наглухо, ключ внутри, а он потеет, парится, пытается внутрь проникнуть. И все не впротык.
Вот Андрей Станиславович и приткнулся. Попотел вместе с бедолагой минут пятнадцать, пару анекдотов рассказал, запачкался слегка — но ведь открыл все же. Мужик сунул ему пятьдесят тысяч недоминированными…
— Да ты что, брат? — изумился инженер.
— Да я б тебе и три раза больше дал, коли б было…
Ну, насчет было — не было, это — поди знай! А вот сама по себе мысль о замочном ремесле: а почему бы и нет? — в мозгу, как острый гвоздь застряла.
Пошел, понакупил на развале старых и ржавых замков, неделю повозился, поразбирал и пособирал, глядишь, уже на более сложные нацелился. А потом и за иностранные принялся — турецкие, итальянские, их теперь на все металлические двери в домах ставили.
И так пошло и поехало. Через полгода у него уже и клиентура своя появилась. Звонки со всех концов города. Днем — один прейскурант, ночью другой.
— Станиславыч, гони, давай! Понимаешь, замок у меня, едри его корень… Не могу в квартиру войти. Такси, я тебе в оба конца оплачу…
На время к мастерской присоседился на Ордынке, где сейфы чинили. И там тоже свое мастерство показал. Но с этим быстро покончил: дело стремное и зачем это ему надо? Этого только ему не хватало! А вот замки автомобильные его продолжали кормить. И довольно неплохо. Себя он сам называл честным и профессиональным взломщиком. Его даже в милицию приглашали: советы давал, консультировал…
В тот злополучный вечер Ковальский возвращался навеселе. Настроение у него было отличное: шел и пел от переполнявшего его жизнелюбия. Бабешке сорок семь, но вся пухлая, жаркая. Готовит — что надо! На стол «абсолюта» выставила. А ночевать оставаться у чужих он не любил: к своей постели привык. Вот и выбрался — за полчаса до закрытия метро.
Шел дворами от Дорожной улицы в сторону «Пражской». Темновато, это тебе не центр. Фонари — где горят, а где уж перестали…
Сразу за аркой на улице Подольских курсантов неожиданно выросла перед ним и затормозила «скорая». Станиславыч осмотрел ее всю. Он и не видел в Москве такие — на базе «мерседеса», массивная, вместительная: туда целый лазарет вместится. В кабине перед водителем болталась игрушка — крокодил. Сзади, на двустворчатой двери висела новенькая запаска…
«По магистрали, небось, как по взлетной полосе несется, — подумал Андрей Станиславович. — Того и гляди — взлетит! Явно не государственная…»
Санитар — здоровый молодой малый, в камуфляже под медицинским халатом, открыл дверцу кабины:
— Ты че поешь, отец?
— Домой спешим, — с улыбочкой ответил Станиславыч.
— Ну, — спросил парень, открывший заднюю дверь, и куда же это?
— Стремянный переулок…
— Повезло! — удивился санитар. — видал солиста? И мы ведь туда рядом… Давай садись!
Станиславыч постеснялся:
— Да мне до «Пражской» тут пять минут.
— Да садись, садись, папаша: веселей будет! Споешь нам, мы пение просто обожаем. Всю ночь по городу ошиваемся…
Водитель молчал.
Санитар пересел вместе с ним в кузов. Тут было чисто, репсовые белые занавески аккуратно задернуты.
— Одному искусственное дыхание, другому желудок промой, — пожаловался санитар. — Да ведь, считай, вечер еще. Вся ночь впереди…
Хорошо покатили… С ветерком…
Не заметил Станиславыч, как прикатили к метро «Варшавская». Еще не много, а там Окружной мост и уже Большая Тульская… До Большой Серпуховской и Стремянного рукой подать…
Ковальский поглядывал за занавеску на окне.
В районе Хлебозаводского переулка водитель вдруг свернул вправо, подал в обратную сторону.
Ковальский не понял:
— Да вы, ребята, чего? Через Каширу?
Тут была развилка: от Варшавки отходило Каширское шоссе.
И санитар, и водитель промолчали.
Ковальскому стало вдруг отчего-то неспокойно, он приподнялся с места:
— Шеф, останови тут. Дальше я трамваем…
— А ну кончай базарить, дед! — зло бросил санитар. — Целей будешь…
Он резко задернул занавеску и грубо вмял Ковальского в сиденье. Тот понял, что влип и замолчал, ожидая, как развернутся события далее.
Молчание было такое, что его можно было разбивать на куски, как лед. Тяжелая рука санитара лежала у Ковальского на плече. Такой — пошевелись только — в миг придушит. И не пикнешь!
Ехали недолго, все больше крутили. Стекло между кузовом и кабиной со стороны водителя было зашторено. Где они крутят, куда его везут, Ковальский видеть не мог. Потом машина легко остановилась, клацнула дверь.
Водитель вышел, но быстро вернулся. Открыл дверь.
— Вылезай давай…
Теперь Ковальский его лучше разглядел: куда старше санитара, лысоватый. Морда стертая, как старинный пятак. Санитар переложил тяжелую ладонь с плеча Ковальского ему на шею, угрюмо бросил:
— Голос подашь, козел, удушу! Усек?!
Ковальский вылез из машины.
«Скорая» стояла в освещенном туннеле.
Его втолкнули в какую — то дверь, они попали на лестницу, спустились вниз. Коридором, залитым мертвенно бледным, больничным светом двинулись по длинному пустому проходу. В конце свернули, опустились еще ниже. Где-то за стеной слышались приглушенные голоса. Но кто и о чем говорил разобрать было невозможно.
Ковальский ничего не понимал:
«Были бы грабители — карманы проверили бы! Бумажник с деньгами, а то и инструменты бы его — пилочки с отверточками отобрали бы. Бандюги или медвежатники — сказали бы: „Откроешь сейф — и свободен! Только никому ни слова, иначе замочим!“ Но больница? Что же может быть в больнице такого?!»
Завели в одну из комнат. Шкафы белые с инструментами, кушетка простыней покрытая, стол в углу с папками. Шофер вышел куда- то, санитар за ним дверь на ключ закрыл.
Минут через десять в дверь постучали три раза.
Санитар открыл. Ввместе с водителем вошла медсестра лет сорока пяти, и сразу же на санитара наехала:
— Да ты что это, укол не мог сделать?
— Твое дело, ты и делай! — ворчливо ответил тот.
— Садись, — бросила досадливо тетка Ковальскому и указала на стул.
Ковальский рванулся к двери, но перед ним вырос санитар. Не говоря ни слова, железными пальцами
