Виктор, наконец, выбрал место. Затормозил. За всю дорогу он не промолвил ни слова. Вышел из машины. Осмотрелся. Потом открыл дверцу рядом с водилой.
— Выходи, душегуб… Отстегни его, Настя!
Анастасия отстегнула наручники. Водитель размял затекшие руки.
Чернышев, не удержавшись, хмыкнул:
— «Кавказский пленник»… Кино, небось, смотрел, а? Иди давай…
Он повел его вглубь леса.
Водила ковылял, как раненая утка.
Метрах в пятидесяти, уже в чаще, остановились. Виктор полез в карман, достал фонарик и стал освещать сосны. Выбрав одну, стоящую в отдельности, он поставил водителя к ней спиной и тщательно прикрутил его шнуром к стволу на уровне груди и у щиколоток.
Тот уткнулся подбородком в воротник куртки. Кричать, звать на помощь было бесполезно.
Анастасия стояла поодаль. Виктор достал фляжку, отвинтил крышку. Протянул Анастасии:
— На хвати!
Она приставила горлышко ко рту и хлебнула несколько раз. Это был коньяк.
— Еще! Еще говорю! — Чернышев жестко пододвинул ей горлышко фляги.
Она послушно сделала еще несколько глотков.
— А теперь отойди, встань вон за тем деревом, — он показал Анастасии за мощный старый дуб. Подождал, пока она заняла защищенную позицию. — А я сейчас. Мне надо кое-что захватить из машины…
Привязанный к сосне водила шмыгал носом. Смирился ли он со своей судьбой? Готов ли был к той уачти, которая ему, выродку, была уготовлена?
Сколько так они ждали, Анастасия не знала. У нее затекли ноги, коньяк мельтешил в глазах цветными и теплыми пятнами. А может, полосами, — как тигриная шкура?
Наконец, Чернышев вернулся.
Теперь у него в обеих руках было по гранате.
— А, вот они, мои родненькие! Из Афгана, красавицы! — Он картинно поцеловал их. В последний момент положил сбоку на снег.
Анастасия, буквально, окаменела. Стояла не шевелясь, наблюдая, как Чернышев занялся руками своей жертвы.
Сначала он освободил их от наручников. Затем тщательно прикрутил вместе обе кисти. Свободными оставил только ладони.
Лицо водилы походило теперь на посмертную маску. Прежняя уверенность в себе исчезла, от туповатого равнодушия и деловитой жестокости, какие еще недавно читались на его лице, не осталось и следа. В глазах бился животный страх.
Виктор поднял одну из гранат, поднес к лицу водителя. Посветил фонариком.
— Как тебя зовут-то?
— Михалыч! — прохрипел тот.
— Ну вот что, Михалыч! Тебе воевать пришлось?
Привязанный энергично замотал головой.
— Я после войны родился.
— Тебе просто повезло. Сберег нервы… Как там у тебя с ними? В норме? Сейчас проверим.
Привязанный шумно втянул носом морозный воздух.
— Пробирает?! А когда люди, которых ты увозил к Рындину, просили тебя, умоляли: отпусти, мол, — ты их отпускал? Не отпускал… Вот ведь вертихвостка — судьба. Все может перевернуть…
Виктор осторожно выдернул кольцо, придерживая спусковой рычаг, вложил гранату в ладони водилы:
— Держи крепче, если жить хочешь… Не отпускай рычаг. А то и брось, если такой смелый! Вместе взлетим!..
В него словно вселился бес.
— Не бросишь! Семью не оставишь… Жену, двоих девчонок своих. Примерный семьянин. Свои почки и сердце на трансплантанты не пустишь. Себя любишь!..
Виктор сплюнул от отвращения и хрипло, почти давясь, закончил:
— Значит так, смотри! Скажешь, что случилось с мужиком, которого под утро сегодня увезли, уйдешь своими ногами. Тут до Бутова, что до Расторгуева — расстояние примерно одинаковое… Не скажешь, — останешься здесь. С гранатой. Только смотри, не дай бог, из рук не выпусти…
Он замолчал. Словно в подтверждении его слов где-то не очень далеко послышался шум проезжающей машины.
Куртка на Чернышеве была расстегнута, но он не чувст вовал холода.
— Понял меня?!
Михалыч тянул время. Не знал, как быть.
— Молчишь? Ну и молчи, а мы пошли… А гранату ты рано или поздно все равно выпустишь. Проверено уже…
Обычно не особо многословный Чернышев, казалось, играл роль другого, не похожего на него человека. Ему вдруг пришел на ум майор Ловягин из РУОПа.
Он остановил взгляд на руках водилы.
— Если выпустишь, — могу тебе гарантировать: взлетишь прямо на небо! С ангелами там встретитшься. Побеседуете слегка. Может, водяры тебе нальют…
Водила чувствовал: время его уходит. Но не в состоянии был произнести ни слова: его трясло.
Повернувшись к Анастасии, Чернышев подмигнул ей:
— Нас там машина ждет. Марки «фиат». Купленная знаменитым поэтом песенником на гонорар за его патриотические песни: не за уголовщину там какую-нибудь…
Он снова улыбнулся: хищно и дерзко. Так бы, наверное, улыбнулся бы тигр, если бы смог.
От сосны донесся еле слышный скулеж. Михалыч выл.
— Минут через пятнадцать вернемся… Подумай!.. Расскажешь все подробненько — где, кто, когда? Будет, как я сказал. А иначе…
Чернышев подошел к Анастасии. К водиле он стоял теперь спиной.
— Что меня в этой сволочи всегда поражает? — махнул он рукой, другого они запросто прибьют, а вот как до них самих дойдет — сразу другими становятся.
Он взял в свои руки ладони Анастасии. Она была без варежек.
— Пойдем к машине. Согреешься.
— Я не замерзла…
Анастасия чувствовала, как ее сверху донизу пробирает холод. Может потому, что шубка не доходила ей до коленок…
Она вышла из-за сосны.
— Ни в какую машину я с тобой не пойду. Прекрати, комедию. Это же учебные гранаты. Я их видела на занятиях: макеты!.. — Она передразнила его: «Из Афгани…» Мне-то не надо лапшу вешать…
Привязанный к сосне прислушался.
Ярости Анастасии не было предела.
— Как скажешь, старший лейтенает! Как скажешь! — выдавил в бешенстве Виктор. — Но у меня принцип: за своих друзей стоять до конца! Меня так учили…
— Ты не понял… Рисковать — другое дело. Я согласна. Но врать?!
Он ухмыльнулся: волк снял красную шапочку и обнажил свои здоровые, без признаков кариеса, зубы.!
Вернувшись к месту, где лежала вторая, уже запорошенная снегом граната, поднял ее и быстрым шагом пошел по просеке. Душегуб у сосны на секунду умолк. Прислушался. У него появилась надежда…
Виктор шагал между сосен вперед. Анастасия еле за ним поспевала.
— Стой здесь! — приказал ей Чернышев.
Прошла пара минут. На просеке рвануло. Осколки прошелестели в ветвях, как птицы.
