Так, на стр. 22 доклада комиссии говорится: 'Академик Т.Д.Лысенко утверждал с трибуны Пленума ЦК КПСС (февраль, 1964 г.), что за десятилетний период ни одно животное не было выбраковано из стада по причине жидкомолочности. В действительности это не так'.
Я утверждал и продолжаю утверждать, что это злостная клевета... на ферме за десятилетний период ни одно животное не было выбраковано из стада по ПРИЧИНЕ ЖИДКОМОЛОЧНОСТИ...
Я считаю, что главная причина всей истории с обвинением меня заключается в том, что члены комиссии и те, кто разбирают ее доклад, не знают, что существует ТАКАЯ БИОЛОГИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ, исходя из которой можно жидкомолочное стадо коров за -57 лет путем скрещивания превратить в жирномолочное стадо без выбраковки жидкомолочных 'выщепенцев'...
Выходит, теперь пусть академик Лысенко говорит сколько ему угодно... все равно этому не поверят... Разговоры же Лысенко о какой-то действенной прогрессивной биологической теории -- это просто так себе, обман.
Комиссия заявляет, что эта теория не подтверждается...
Всю свою жизнь я развивал и буду развивать, в единстве с колхозно-совхозной практикой, прогрессивную биологическую теорию, которая всегда пользовалась поддержкой партии и правительства. Я уверен, что и теперь и дальше партия и правительство поддерживают и будут поддерживать прогрессивное материалистическое направление в науке...
Мстислав Всеволодович, без проверки справедливости высказанного мною заявления с трибуны Пленума ЦК КПСС (в феврале 1964 г.) я не вижу смысла обсуждать на объединенном заседании все остальные вопросы, изложенные в докладе комиссии, допустившей не только многочисленные извращения, но и злостную клевету в мой адрес. И так как, несмотря на мои просьбы, руководство объединенным заседанием не принимает меры по проверке достоверности возведенного на меня тяжкого обвинения, я не могу принимать участия в этом заседании.
Уважающий Вас академик Т.Д.Лысенко
1 сентября 1965 г.' (132).
Возможно, он еще надеялся, что в отсутствие его персоны разбор дел не состоится, а, оттянув время, позже удастся что-то поправить (не потому ли он ссылался на поддержку партией и правительством всего безупречно материалистического). Но это уже было не в его силах. Заседание состоялось в назначенное время. Председательствовал Келдыш, а вместе с ним за столом сидели два министра -- сельского хозяйства и совхозов, президент ВАСХНИЛ, в зале находились наблюдатели из отделов науки и сельского хозяйства ЦК партии.
Открывая заседание, Келдыш зачитал полученное им накануне письмо Лысенко и обратился к присутствующим с короткой речью. Он напомнил о факте утайки от комиссии отчета ветврача Комарова:
'В связи с этим я заявил академику Лысенко, что он сам не содействовал дальнейшему выяснению вопроса, не представив справки' (133),
и продолжал:
'Он ответил мне, что, по его мнению, эта справка отношения к делу не имеет. Я сказал академику Лысенко, что, по-моему, он поступит неправильно, если не явится на совместное заседание, так как он подотчетен Президиуму Академии наук СССР и должен принимать участие в любом обсуждении работы 'Горок Ленинских', которые подотчетны Президиуму Академии' (134).
Келдыш внес предложение рассматривать вопрос в отсутствие Лысенко. Все участники единогласно с этим согласились.
Примечательно, что, не явившись на совместное заседание президиумов академий и коллегии министерства, Лысенко, помимо своей воли, дал всем понять, что никто иной, как он сам, не желал серьезного разбора. Все прежние жалобы и последнее письмо об этом говорили. Факты же, которые вскрыла комиссия, не могли быть оспорены. Несмотря на то, что и в Президиуме ВАСХНИЛ и в Коллегии Минсельхоза было много его явных и скрытых сторонников, никто из них не решился взять его под защиту, настолько ярки были обвинения Лысенко в делах, несовместимых с именем ученого.
Комментируя отчет комиссии, профессор Н.А.Кравченко, руководивший группой специалистов, проверявших работу по животноводству, сказал:
'... факты таковы. Никаких методик ведения научных исследований. Селекционно-племенного плана нет. Бонитировка скота не проводится. Данные биометрически не обрабатываются. Достоверность не вычисляется. Нет учета кормов и их остатков, что делается даже на опытных станциях, но даже имеющиеся записи рационов и те не хранятся. И это [происходит], как ни странно, в лаборатории академика, официального лидера мичуринского направления...' (135).
Остановился Кравченко и на постулатах 'теории' Лысенко:
'Все эти положения, как показал проведенный анализ, несостоятельны. Это несомненно. Его гипотеза не подтвердилась, она потерпела крах. По законам развития науки ее следует отбросить, убрать с дороги, чтобы она не мешала, заменить более правильной гипотезой и вернуться на путь дарвинизма, генетики и зоотехнии.
Это главный решающий вывод нашего обследования' (136).
Было отмечено, что рекомендации Лысенко о замене всего стада, если бы они были применены в масштабах всей страны, несли в себе заряд разрушительной силы:
'Это... трудный, болезненный процесс, грозящий заболеваниями, яловостью и даже падежом. И если бы исполнилось задуманное академиком Лысенко, это было бы для страны равносильно стихийному бедствию. Сколько бы мы потеряли молока, мяса, кожи и поголовья!' (137).
Как помним, Лысенко делал всё возможное, чтобы выполнить свою про-грамму, и Министерство сельского хозяйства СССР шло ему навстречу, а в 1962 году, после посещения 'Горок' Хрущевым и Сусловым, соответсвующее постановление вынес Совет Министров СССР. Можно благодарить лишь небо за то, что Лысенко, подобно 'ничьей бабушке' из Вороньей слободки Ильфа и Петрова, не верил в искусственное осеменение, а то бы команда Иоаннисяна успела наплодить такую уйму помесных коров и бычков, что трудно даже и вообразить. Но и того, что они успели сделать, было предостаточно. В Молдавии, где с восторгом встречали любые предложения Лысенко и Иоаннисяна,
'было осеменено около 90% маточного поголовья... для восстановления того, что было испорчено таким скрещиванием, потребуется десяток, а, может быть, и больше лет' (138).
Были приведены также данные десятилетней проверки 'теории' минерального питания, проведенной 'всеми зональными и отраслевыми институтами и крупнейшими областными опытными станциями, расположенными как в нечерноземной, так и в черноземной зонах Советского Союза' (139):
'действие тройной органо-фосфорно-известковой смеси... было почти в полтора раза ниже, чем навоза, ...а последействие органо-минеральных смесей на второй и последующей культурах было значительно слабее, чем обычных доз навоза' (140).
Что можно было возразить против заключения научных учреждений, вовлеченных в проверку, причем многолетнюю, лысенковских псевдоидей? Казалось бы ничего. Но даже на этом заседании директор 'Горок Ленинских' Каллистратов попытался опорочить выводы комиссии и ученых. В конце заседания, когда выступили все желающие, Келдыш обратился к сидящим в зале:
'Я удивляюсь: мы пригласили академика Лысенко, который не пришел, и тов. Каллистратова, и секретаря партийной организации, и тов. Иоаннисяна, -- что же они молчали?' (141),
Кто-то в ответ выкрикнул из зала: 'Иоаннисяна не приглашали', хотя Келдышу лучше было знать, кого он приглашал на заседание, да и оно, к тому же, было открытым, и руководитель всех работ по животноводству Иоаннисян, если бы он был настоящим и честным ученым, уверенным в правоте своего дела, не мог не добиться, чтобы его допустили отстаивать свою точку зрения и с вниманием бы выслушали. Но совсем не такими были лысенкоисты. Спор за научную истину был им чужд. Совместное заседание представителей нескольких ведомств хорошо это продемонстрировало. Обратимся еще раз к стенограмме:
'С места Секретаря партийной организации тов. Позднякову приглашали. Она здесь.