биологии АН забаллотировали Лысенко при переизбрании его на новый срок в качестве директора, этот институт, наконец, был реорганизован, и на его базе создан Институт общей генетики АН СССР (сегодня он носит имя Н.И.Вавилова). В него влилась огромная лаборатория Н.П.Дубинина, который в том же 1966 году, одновременно с генетиком Б.Л.Астауровым, стал академиком АН СССР. Но практически все ведущие сотрудники Лысенко остались на местах.
В одесском институте жизнь текла размеренно и без волнений. Там вообще все остались на местах, тематику не поменяли и работали, как прежде. Лишь к началу 70-х годов ценой длинных пешечных ходов в кресло директора был продвинут молодой кандидат наук из своих А.А.Созинов, который вооружился отверткой, клещами и кувалдой, пошел к воротам и сбил доску с указанием, что здесь размещается институт имени Лысенко. Официально никто институт этого имени не лишал.
Сам Лысенко сохранил за собой научное руководство 'Горками Ленинскими', где под его началом трудилось более ста научных сотрудников. Академик трех академий спокойно продолжал участвовать в сессиях и общих собраниях академиков, неизменно проходил в первые ряды на каждом из таких заседаний и не стеснялся вступать в дискуссии и споры.
В конце каждого года он, как и требуется от академика, отправлял в академии пухлый том своих отчетов. Они, как две капли воды, напоминали его прежние писания. В них по-прежнему утверждалось, что генов нет, что ДНК -- это молекула, не обладающая никакой наследственной специфичностью. Лысенко продолжал считать, что открытые им 'законы' -- наивысший продукт человеческой мысли.
Летом 2000 года нынешний директор Всероссийского института растениеводства имени Н.И.Вавилова Виктор Александрович Драгавцев вспоминал в беседе со мной, что в бытность его ученым секретарем Научного Совета по генетике и селекции АН СССР в 1970-м году ему позвонил Келдыш и попросил познакомиться с отчетом, направленным Лысенко в Академию Наук. К отчету, напечатанному на почти двухстах страницах, была приложена записка Лысенко, в которой он упрямо повторял, что 'обогатил мировую науку открытиями метода яровизации, теории стадийного развития, превращения видов, летних посадок картофеля, создания жирномолочных коров'. Однако, по его словам, его работе 'мешают такие вейсманисты-морганисты как Дубинин, Астауров, Рапопорт, Эфроимсон и другие'. Он называл их врагами народа и предлагал с ними расправиться. Драгавцев отправил отчет на отзывы трем специалистам, получил отрицательные заключения и вернул все материалы Келдышу. Неожиданно через несколько дней Драгавцева попросили срочно прилететь в Москву из Новосибирска, чтобы встретиться с Келдышем. Встреча состоялась поздним вечером. Просьба, высказанная Келдышем, была простой: каждый год, получая очередной том с отчетами Лысенко и его сотрудников, не направлять его на отзывы, а запирать в сейф. 'Не надо подымать волну', -- просил ученого секретаря Президент АН СССР, которому приходилось видимо не сладко из-за жалоб Лысенко властям на то, что его продолжают зажимать. Так Драгавцев и стал делать. Один из отчетов Лысенко (за 1972 год) сохранился у него до настоящего времени. Разбирать его мало интересно. За государственные деньги сын Лысенко Олег и еще с десяток подписавших отдельные разделы сотрудников наглядно 'Мичуринская биологическая концепция в корне противоречит, отвергает вейсманистскую биологическую концепцию во всех ее вариациях /менделизм, морганизм и теперешняя генетика/. Вейсманистская концепция... считает, что в теле /соме/ организмов, в их клетках находится особое вещество наследственности... и размножается это наследственное вещество только путем точного копирования. Поэтому, качество наследственного вещества не зависит от условий жизни, от качества пищи, из которой строится живое тело организмов.
Мы исходим из того, что наследственность -- это не какое-то вещество, а врожденные потребности живого тела в условиях жизни.' (152).
На двадцати с лишним страницах сын Лысенко описывал примитивнейшие опыты по якобы установленному им доказательству 'адекватной внешним условиям наследственности'. Он перечислял число растений посеянных, взошедших, развившихся, ставших наследственно новыми и прочее и прочее. Эти опыты десятки раз были повторены учеными в лысенковское время, и ни у кого ни в СССР, ни в других странах не было найдено описываемого эффекта, пора было остановиться, но он продолжал твердить:
'Приведенный нами результат опытного посева 10 сентября 1971 г. при внимательном его разборе показывает, что не только сома, но и все наследственные, т.е. врожденные свойства у опытных растений построились из новых условий, из новой пищи. Построились путем ассимиляции этой пищи организмом. И при повторном развитии в новом поколении эти новые условия являются уже наследственно требуемыми. Потребность в них стала врожденной. В этом и заключается адэкватность наследственной изменчивости.
Ст. научн. сотр. к.б.н. /О.Т.Лысенко/' (153).
Однажды в 1973 или 1974 году Президент ВАСХНИЛ П.П.Лобанов также дал мне очередной отчет Лысенко и попросил подготовить заключение о нем: 'Посмотрите, -- сказал Павел Павлович, -- может что-то новенькое появилось, все-таки двести бездельников у него в 'Горках' числятся'. Я внимательно прочел, но ничего нового не нашел. У меня сложилось впечатление, что Лысенко ничего из критики в его адрес не принял и принимать не собирался. Он просто счел все замечания за желание врагов снести его и оставался в твердом убеждении, что стоит измениться веяниям наверху, стоит появиться другим людям у кормила власти -- и о нем вспомнят, вернут снова наверх и 'мичуринский подход' восторжествует. Возможно, при его необразованности он, даже если бы захотел, не смог понять ни значимости новых успехов науки, ни смысла предъявляемых к нему требований.
Всё свободное время Трофим Денисович проводил теперь в столовой для академиков и членов- корреспондентов на Ленинском проспекте. Во всяком случае, те, кто регулярно посещал столовую, неизменно заставал там Лысенко. Он не менялся внешне, может быть, чуточку сгорбился. Новым стало лишь его подобрение к тем членам Академии наук, которые подвергались гонениям.
Так, однажды он столкнулся у раздевалки с членом-корреспондентом Левичем, подавшем заявление о желании выехать из СССР. Левича склоняли на всех углах, позорили, может быть, ждали, что от нервотрепки у него не выдержит сердце или голова. Никогда раньше Лысенко с ним близок не был, а тут шагнул навстречу (рядом стояли люди, с интересом эту сцену наблюдавшие), протянул руку для приветствия и, обменявшись рукопожатиями, спросил:
- Ну что, Вениамин Григорьевич, тяжко?.. Мне тоже тяжко!
Другую историю мне рассказали Андрей Дмитриевич Сахаров и Елена Георгиевна Боннэр. Мы разговаривали вскоре после их возвращения из незаконной 7-летней ссылки в Горький. Зашла речь о Лысенко, о том, как он в день провала Нуждина в академики шипел на Сахарова: 'Таких под суд отдавать надо'. И вдруг Елена Георгиевна спросила:
- Андрей, а ты помнишь, как мы пришли с тобой в академическую столовую, я что-то замешкалась у входа, а ты прошел в центр обеденного зала, как вдруг из-за углового стола вскочил Лысенко, подбежал к тебе, церемонно про-тянул руку и многозначительно ее пожал.
Андрей Дмитриевич, вспомнив эту курьезную выходку 'колхозного академика', добавил:
- Да, тогда как раз было опубликовано письмо академиков, обвинявших меня в предательстве родины, и Лысенко, видимо, хотел показать, что мы оба гонимы -- и он, и я.
Так и оставался Лысенко до конца своих дней (он умер в 1976 году) научным руководителем 'Горок Ленинских'. Каллистратов тоже года три работал директором, потом его проводили на заслуженный отдых, и вскоре он скончался. Иоаннисян же преспокойно работал в том же качестве в 'Горках' и ходил очень важный.
Как и следовало ожидать, распри между приближенными колхозного академика после его смерти резко обострились. Ученики 'великого ученого' начали, как умели, сводить друг с другом счеты. Путь для этого они знали один: писать в разные инстанции доносы и кляузы -- подписанные (в одиночку и коллективно) и анонимные. В ответ на эти жалобы партийные органы стали посылать одну за другой комиссии в академию наук (куда смотрит руководство?) и на места (почему бузите?). Увидев, что ничего с таким коллективом поделать нельзя, что поломать сложившиеся традиции не удается -- разве выгнать бы их всех разом, да куда ж их выгонишь, они тут так мясом обросли -- Президиум АН почел за благо тихонько отделаться от 'Горок'. Беспокойное хозяйство передали в ВАСХНИЛ, а там его прикрепили к новому институту -- Всесоюзному НИИ прикладной молекулярной биологии и генетики. У Иоаннисяна нашлись могучие покровители из числа академиков и молодых докторов наук и в этом институте. Его вскоре ввели в
