Оксана просила меня не нервировать, — напомнил он.
Я опустил глаза, признавая его правоту. Ведь действительно просила. Вот я баран. Сначала Дима чуть не погиб из-за меня, а теперь я еще и мешаю его выздоровлению.
Я полный болван!
Пытаясь не встречаться взглядом с Березиным, я попытался собраться с мыслями, чтобы вернуть незадавшийся разговор на нужный лад. Я ведь пришел, чтобы поблагодарить Диму, а не высказывать претензии.
Я посмотрел на одеяло на его кровати, бездумно пробежал пальцем по его замысловатому узору, и тут мой взгляд сфокусировался на большой книге в потертом кожаном переплете, лежащей возле руки Березина. На коричневой обложке ничего не было написано.
— Что это? — с интересом спросил я.
Березин нахмурился, не понимая, о чем я, и удивляясь резкой смене моего голоса на мирный. Потом расслабился.
— Ах, это. Это мой старый фотоальбом.
— Не похож на фотоальбом, — высказался я и потянул альбом, который я принял за книгу, к себе. Коричневая обложка была украшена переплетенными листьями.
— Говорю же, старый. Оксане с утра показывал фотографии.
— Можно? — я взялся за обложку
Дима пожал плечами:
— Валяй.
Я открыл альбом. На первом листе располагалась большая черно-белая фотография с пожелтевшими кончиками. На ней были запечатлена темноволосая женщина с годовалым малышом на руках.
Так вот она какая, женщина, обрушившая проклятие на весь город.
— Красивая, — сказал я.
Женщина действительно была красива, и очень молода. Во сколько лет она родила Диму? В восемнадцать, в девятнадцать? Как странно, если у нее у самой так рано появился ребенок, то почему она запретила Диме жениться в восемнадцать лет, аргументируя это тем, что он еще слишком молод?
Или потому что сама обожглась?
— А где твой отец? — автоматически спросил, пролистывая фотографии.
Никого подходящего под это определение я не находил. На всех детских Диминых фото присутствовала его мать и бабушка с дедушкой, другие дети с детского сада, но ни на одном не было мужчины, годящегося ему в отцы.
— Они развелись с мамой, когда мне было десять год. Он уехал за границу. Мы почти не общаемся, так, открытки по праздникам.
Значит, я оказался прав. Обжегшись на молоке, люди часто дуют на воду.
Я пролистал еще несколько листов.
Мать Березина действительно была очень красивой женщиной, и очень несчастной. Сын был ее отрадой, ее утешением. Она так страстно любила его и оберегала, что сама не заметила, как взяла контроль над его жизнью и чуть было окончательно ее не испортила. Какова же была сила ее любви, что, вырвавшись на волю, она соткала настоящее проклятие, накрывшее собой целый город?
— Она просто любила меня, — в тон моим мыслям сказал Дима. — Сейчас мне очень стыдно перед ней. Стоило мне тогда настоять, жениться на Лене, мама бы со временем приняла это и поняла. И сейчас ее душа была бы в раю, а не рассеялась в прах.
— Самобичевание по моей части, — напомнил я.
— Да чего уж тут, — вздохнул он, — бичеваться уже поздно. Я просто делаю выводы.
Я хмыкнул. Дима был прав, и мне было нечего ему возразить.
Я закрыл альбом, потом как-нибудь досмотрю, сейчас были дела поважнее.
— Вот какая штука, — начал я издалека. — Ко мне сегодня приходил Илья.
— Демон Илья? — уточнил Березин.
— Да, демон Илья. Они ведь наблюдают проклятие. Я, конечно, не совсем понял, что это значит, но Илья сказал, что при твоем ранении материя проклятия истончилась.
Дима нахмурился.
— То есть?
Я развел руками:
— Понятия не имею. Илья предположил, что это был твой эмоциональный всплеск.
— То есть если это повторить, проклятие спадет?
— Ну я тоже так понял. Теперь они продолжают изучать материю проклятия, чтобы узнать истинную причину случившегося.
Дима сильнее откинулся на подушки, его пальцы беззвучно барабанили по одеялу.
— Логично, — пробормотал он.
— Что логично? — не понял я, мне не понравился его тон.
— А то, — он, наконец, расслабил руку, — что проклятие моей матери завязано на мне. Не будет меня, не будет и проклятия.
— Ты это… — у меня даже пропал дар речи от таких выводов. — Прекрати! Илья ничего подобного не говорил. Он думал про твое эмоциональное состояние.
— А что, если моя кровь растворяет проклятие?
Дима смотрел на меня в упор, и мне стало не по себе. Определенная логика в его словах была. Но убить Березина, чтобы проверить верность его теории — не наш случай.
— Твоя мама же не специально создавала проклятие, она же не варила зелье на крови и тому подобное. Так что версия Ильи более правдоподобна.
— Возможно, — Дима пожал плечами, — будь уверен, умирать мне пока точно не хочется.
— Ну надо же, — съязвил я, — а то я уж было подумал, что тебе понравилось.
— И не надейся!
Дима кинул в меня подушкой, я успел увернуться в последний момент, вскочив на ноги.
— Лежачего не бьют! — заявил он, когда я уже хотел запустить ему 'снарядом' в ответ.
— Дремучий твой случай, — проворчал я, но кидать все же не стал. — Детство, я смотрю, так и играет в одном месте.
— Иногда полезно, а то со скуки умрешь.
Я скорчил недовольную гримасу.
— Да ну тебя… Вон смотри фотоальбом упал, все фотографии повылетали, — я опустился на колени на палас и принялся собирать снимки. — Черт! Они еще и все поперепутались! — не переставал возмущаться я.
И вдруг замер.
Меня словно ледяной водой обдало. Быть такого не может!
Мне показалось, что мое сердце провалилось не то что к ногам, а куда под них, сквозь половицы до первого этажа.
Моя рука, держащая фотографию, непроизвольно затряслась.
На снимке была девушка с волнистыми светлыми волосами в летнем платье. Волосы и подол платья развевались на ветру. Она смеялась.
— Ты чего там затих? — спросил Березин. Из его лежачего положения ему не было видно, что я делаю. — Интересное фото нашел?
Я напомнил себе, что нужно дышать.
— Д-да… да так, — я еле справился с голосом. — Кто это?
Я поднял руку с фотографией, не вставая с пола, чтобы Дима не увидел выражения моего лица.
— Где ты ее нашел? — в голосе Березина сквозило удивление. — Я думал, она не в альбоме.
— Нет, здесь…
'Скажи, что это твоя одноклассница, соседка, знакомая, — мысленно молил я, — скажи, что она тебе кто угодно, но только не…'
— Это и есть Лена… — '… Только не твоя Лена!' — Та самая, которую я бросил из-за своей трусости
