— Оставался шанс, что Дима просто сочтет тебя однофамильцем. Он был слишком уверен в том, что твоя мать избавилась от ребенка, эта убежденность могла не дать ему сопоставить очевидные факты.
Меня тошнило, тошнило от того, в каком вранье я все это время барахтался.
— Рома, ты должен понять, — снова начала Жанна.
Я не хотел ничего понимать, я не хотел ни с кем разговаривать.
— Умоляю, уходи, — простонал я. — Просто уходи.
Жанна смотрела на меня бесконечно долгую минуту, а потом все же исчезла, больше не произнеся ни слова. Я не был уверен, что она ушла на самом деле, а не просто притаилась, чтобы подслушать мои мысли. Впрочем, и на это мне было наплевать.
Я поднялся с пола и выскочил из комнаты.
— Уходишь?! — крикнула Оксана из кухни.
— Да, — я второпях натягивал куртку и ботинки. Мне нужно было на улицу. Мне нужно было остыть.
— К ужину ждать?
— Не ждите! — крикнул я, уже захлопывая дверь.
20 глава
События бывают разные, хорошие и плохие, ожидаемые и удивительные. Но, что бы ни случилось, мы просто идем дальше…
На улице было пасмурно и холодно. Ветер трепал волосы, задувая за воротник куртки. Я поднял его выше и застегнул до конца. Не помогло. Холод пробирал насквозь. В последнее время я стал очень чувствителен к холоду.
В голове была полная каша. Я мечтал охладиться и остыть эмоционально, но даже пронизывающий ветер не помогал.
Ноги несли меня все дальше и дальше от дома Березина. Мне хотелось бежать, но я осадил себя, не желая привлекать к себе внимания на улице.
Даже призраки шарахались от меня и не решались подходить. Наверное, от меня самого веяло холодом за версту.
На душе было скверно, отвратительно, мерзко. Хотелось забраться, как одинокому дикому зверьку, в самую глубокую темную нору, и там умереть, да так, чтобы уже никто не нашел.
Мысли роились в голове, как стадо диких пчел, жалящих все, что попадется на их пути. В этот раз на их пути оказался мой мозг.
Я не знал, что мне делать, не знал, как мне все это осознать и принять. Все то, что я знал раньше, оказалось неправдой. Вокруг меня был океан лжи и недомолвок, а у меня не было моторной лодки, чтобы переплыть этот океан, даже захудалого плота и весла не было. Вот я и барахтался, как лягушка в молоке.
Я всю свою жизнь ненавидел своего отца. С самого детства, как понял, что он не погиб, не пропал без вести, как рассказывала мама, а просто бросил нас. Мне казалось, такое нельзя понять, нельзя простить. Предательства не прощают. Я всегда так думал, я был в этом уверен, а сейчас я уже во всем сомневался.
В детстве я много думал об отце. Представлял, какой он, чем занимается, где живет. Гадал, почему он отказался от нас, и никогда не находил ответа. Иногда я мечтал отомстить ему, иногда найти и плюнуть в лицо. Но даже в самом страшном сне я не мог бы представить, что полюблю его.
Я привык быть один, привык, что мне никто не нужен, и я совершенно не нужен никому. Я был один, я никому не верил, я ни в ком не нуждался, я никем не дорожил. Прошло так мало времени, но я действительно привязался к Диме. Я ему поверил, более того, я ему доверял. Для меня слова 'вера' и 'доверие' имели в жизни самую большую ценность.
И вот человек, которому я доверял больше всех на свете, оказался тем же самым лицом, которого я искренне ненавидел всю свою жизнь.
Дима — мой отец. И я должен был с этим смириться. Прошлое не изменить.
Теперь важно было решить, что делать с этим знанием, как жить дальше, как себя вести.
Прошлое нельзя изменить, но его можно скрыть.
Самое главное, что я решил для себя, это то, что Дима никогда не узнает правду. Узнает мою фамилию, совру, что однофамилец, придумаю моей матери другое имя, совру, что дальний родственник — что угодно, лишь бы он не узнал правду.
Я был уверен, что так будет лучше. Правда вызовет у него только чувство вины. А это самое отвратительное чувство.
Больше всего на свете я боялся того, что Дима будет ко мне хорошо относиться только из-за того, что я его сын, обделенный заботой в детстве. Я очень дорожил дружбой Димы, его искренним расположением ко мне, именно ко мне, как к личности, как к человеку. Мне хотелось бы верить, что, узнай он правду, для него ничего не изменится, но я не был уверен, что тогда ничего не изменится для меня. Я знал, что каждый раз буду сомневаться в его искренности, хотя и знал, что это будет неправильно и несправедливо, но ничего не мог с собой поделать.
Ноги сами привели меня в городской парк, в тот самый, где почти два месяца назад мы с Димой нашли в газете объявление Оксаниной тети. Как много произошло с тех пор. Будто бы в прошлой жизни я назывался Змеем и ходил в школу. Тысячу лет назад…
Погода была плохой, поэтому парк был пуст. Именно этого я сейчас и хотел — побыть одному.
Мимо проходили безмолвные призраки, но я не обращал на них особого внимания. Они не трогали меня, я не трогал их. Откуда их здесь столько? Что привязало их к этому месту? Неужели в главном городском парке случилось столько смертей. Мне стало жутко. А еще я подумал о том, как я жил раньше, сколько всего я не замечал и не понимал, и насколько же мне проще жилось!
Меня мучил вопрос, смогу ли скрыть от Димы то, что я узнал сегодня? Я не актер, а всего лишь малолетний преступник, сумею ли я? Хватит ли у меня вообще смелости вернуться в квартиру Березина? Войти, сказать привет и жить дальше, будто ничего не произошло?
Сейчас я чувствовал себя очень слабым, маленьким мальчиком, заблудившимся в парке и не знающим дорогу домой.
Ветер гнал по земле последние жухлые листья с деревьев, навевая еще более мрачные мысли.
— Жанна! — крикнул я в хмурое небо. — Жанна!
Хотел бы и я иметь способность призраков пропадать…
— Я здесь, — она появилась так быстро, что я ни секунды не сомневался, что все это время она подглядывала за мной.
Присматривала, значит, боялась, что я наделаю глупостей. Зря, в последнее время я вел себя настолько разумно, что самому было тошно.
— Я хочу поговорить с бабушкой.
Она удивленно вскинула брови.
— Ты впервые за все это время захотел ее увидеть.
Увидеть… Да я даже и не вспоминал о ней. Мне сделалось безумно стыдно.
— Я осел, достаточно веский аргумент? — нервозное состояние выливалось в хамство, и это тоже было неправильно, как и все происходящее.
— Веский, — согласилась Жанна.
— Я не знаю, как правильно ее позвать. Она не знает этого города, сможет ли она прийти сюда, если я ее просто позову, как тебя?
— Я сама ее позову, — сказала Жанна. — Так будет проще, — и исчезла.
Я остался один. Прошел еще раз взад-вперед по выложенной плитами дорожке и опустился на скамейку. Мне оставалось только ждать. Ветер трепал волосы, заставляя их падать на глаза, и я снова
