— Ричард, я их отдам, когда ты будешь в полном порядке. Может, ты и чувствуешь себя лучше, чем вчера, но выглядишь ужасно. — Но даже при этих спутанных волосах, при этой щетине на подбородке, он не мог выглядеть ужасно. Сандра встала над ним: глаза полузакрыты, кожа бескровна. Она держала чай у его губ, и он отхлебнул. Потом подняла его длинные ноги и уложила обратно на постель.
Он сбросил простыню.
— И что мы будем сегодня делать? Я же не могу валяться.
— Мне надо кое-что починить, а ты лежи. Ты не взял с собой никаких медицинских журналов? Мог бы почитать.
— Они скучные. Они для врачей из тех больниц, где есть диализные установки и прочие прелести. Я делаю другую работу, сама знаешь.
Он закрыл глаза. Да, надо отдохнуть, но это бесило его. Никогда он не станет прописывать пациентам постельный режим так хладнокровно, как раньше. Он боролся с сонливостью. Если он уснет, Сандра снова может уйти и не вернуться.
— Подойди сюда, — попросил Ричард слабым голосом. Он услышал ее шаги.
— Что?
— Не уходи.
— Я здесь. Я не уйду.
Он вздохнул, почувствовал легкий поцелуй на щеке. И заснул.
9
Должно быть, пролетели часы, а может, и дни, когда Мур наконец пришел в себя. За окном виднелось темно-серое небо, а Сандра, подобрав под себя ноги, сидела в углу на лавке под лампой и что-то писала в блокноте. Перо скрипело по бумаге. Этот скрип и потрескивание огня были единственными звуками в маленьком домике.
Голова тяжелая, в горле пересохло, а он лежал и смотрел на нее. Если бы они могли остаться здесь навсегда, забыть о времени, раздать все лекарства, жить просто, выращивать картошку. Мур улыбнулся. Она взглянула на него, подняв глаза от блокнота, и улыбнулась в ответ.
Ему хотелось удержать этот миг навечно: свет лампы на волосах, мягкий овал щеки, медленное движение руки, опускавшей блокнот. Она встала и налила ему чай.
Сладкий, горячий, он смягчил горло.
— Кажется, я спал.
— Кажется, ты спал часов восемь.
Не веря, он покачал головой, а она подала ему чашку со светло-коричневой кашей. Мур снова лег, но все съел.
Сандра улыбнулась.
— А что ты писала?
Она подняла блокнот, придвинула стул к грубому деревянному столу.
— Дневник. Мне многое надо записать.
— А о чем ты пишешь? — Он поставил чашку и привалился к стене.
— Дорога, погода, всякое… Я не должна ничего упустить. А теперь вот не могу вспомнить, где мы были две ночи назад.
Он потерся головой о стену.
— В монастыре…
— Нет, не в монастыре, его я помню.
— Я тоже. А как ты пришла ко мне в своей длинной ночной рубашке? Ты написала про это?
Сандра посмотрела на блокнот, и Ричард не мог понять, улыбается она или нет. Он закинул руки за голову.
— Две ночи назад… Это та ночь, когда мы вместе спали в палатке?
— Нет, — Она не отрывала глаз от бумаги. — То было очень давно.
— Давно, давно, давно, — кивал он. — Кажется, я знаю тебя уже целую вечность. Теперь я понимаю, как тебе тяжело всякий раз расставаться со своими туристами.
Она долго молчала. Вода в кастрюле закипела, и Сандра подняла крышку.
— Переход через горы объединяет людей, дорога становится дорогой жизни со всеми ее подъемами и спусками.
Мур подался вперед.
— А мы с тобой сейчас на этой дороге вместе. Наша цель — долина Мананг. Но и путь к цели также важен. Цель — это не сама жизнь. Жизнь — это процесс достижения цели.
Сандра зачерпнула кружкой воду в кастрюле.
— Давай не отвлекаться. К долине Мананг я знаю путь, который могу показать и тебе. Но на дороге жизни нет проводников. Никто не был в твоем путешествии раньше, и никого — в моем. И некому предложить, каким путем идти. Каждый сам должен найти его.
Ричард вытянул ноги.
— Да, но наши дороги сейчас соединились. Неужели ты не чувствуешь?
Она поставила кружку.
— В данный момент — возможно. Но у нас разные цели, это и хорошо для похода. Мы вместе много миль, а когда дорога кончается — все позади. Остается память.
— А воспоминания у тебя хорошие, Сандра?
Она изучающе посмотрела на свои руки.
— Да, мне везет. Я всегда начинаю новый путь с новыми людьми, с новой целью, по новой дороге. И в одну свою жизнь я как бы вмещаю несколько жизней. Немногие могут себе такое позволить.
Она поглядела ему прямо в глаза, вызывая на спор.
Голова Мура раскалывалась от боли.
— И на это ты собираешься потратить всю жизнь?
— Конечно.
— И ты хочешь сказать: это путешествие для тебя ничего не значит? А как с тем, что у нас с тобой было? Я не понимаю тебя.
Она яростно, громко стала мешать чай в своей кружке.
— Это потому, что ты меня не слушаешь.
— Я слушал, когда ты говорила: это путешествие не похоже на другие. Но, может, ты так говоришь каждому. — Он не смог скрыть горечь в голосе.
Отвернувшись от него, Сандра встала на колени перед очагом.
— Раньше так никогда не было, — призналась она тихо. — Это моя вина, все началось с первого дня, как я тебя увидела. — Кочергой она выгребала картофелины, пекшиеся на углях.
— Это когда ты пыталась дать мне взятку за Лиз? Тебе не было стыдно?
— Ты мне не понравился — эдакий надменный, эгоистичный, занятый только собой доктор…
Она умолкла, чтобы разложить еду по тарелкам, и огляделась в поисках посуды.
Ричард поднял ноги, и они показались ему невероятно тяжелыми.
— А что заставило тебя изменить мнение? Сандра поставила ему тарелку с картошкой и вилкой на колени.
— Не знаю. Может, та ночь в «Як и Йети», когда ты ужинал в одиночестве. Не могу выносить, когда человек ест один. — Она села на край его постели с тарелкой на коленях и подогнула под себя ноги. Потом взяла кусочек дымящейся картошки.
— И поэтому ты отправила ко мне того парня из группы?
Вилка стукнулась о тарелку.
— Я никогда никого к тебе не посылала. Он сам. Ты же явно хотел присоединиться к нам. Разве ты не специально ходишь в те места, где можешь встретить американцев?
