— Ты все равно ничем не сможешь мне помочь!
— Но я не могу тебя бросить!
— Можешь! Ты — вестник! И должен донести до царя известие о приближении кочевников! Иначе очень многие погибнут! Если не все!
— Я не доберусь один…! Я не знаю гор!
— Доберешься! Ты чувствуешь их, как оказалось, даже лучше, чем я! А, главное, они признают за тобой право странствовать по их просторам. Иначе бы ты был сейчас здесь, со мной! И хватит спорить! Спустишься вниз. Выйдешь к реке. Пойдешь по течению. Не заблудишься. О лодке забудь! Даже если случайно на нее наткнешься. Тебе не справиться с ней. Все, уходи!
— Нет, — он как раз нашел, где мог спуститься — отвесный скалистый участок, пересеченный слоями словно лестница ступенями. Конечно, и этот путь был достаточно рискованный, особенно для человека, которому никогда прежде не приходилось делать ничего подобного, но иного выхода он не видел.
— Безумец! — увидев, что паренек перебрался через край выступа, застонал проводник, закрыв глаза, чтобы не видеть, как тот будет падать.
Острые края камней рвали одежду, в кровь царапали ладони. Притом они всячески старались выскользнуть из рук, заставляя юношу, в попытках удержаться, цепляться ногтями, ломая их.
Но горные духи и на этот раз оказались на стороне царевича, позволив спуститься в расщелину, не свернув себе шею.
Первый вопрос, который он задал, склонившись над раненым, был:
— Почему ты не откликался, когда я тебя звал? — ничего более неуместного и глупого было сложно себе представить, однако это действительно было то, что более всего интересовало его в этот миг.
— Да чтобы ты не полез меня спасать, рискуя все погубить, — процедил Ларг сквозь сжатые зубы, сдерживая стон не столько боли, сколько досады. — Ну, и что теперь? — его полные нездорового блеска глаза смотрели на собеседника потерянно.
— Сейчас, — Аль, не чувствуя холода, отбросил за плечи плащ и принялся отрывать рукава рубаху, — сейчас, я тебя перевяжу. А потом…
— Потом — ничего не будет! Ты зря тратишь время. А оно тебе понадобится, когда путь по берегу много медленнее и длиннее сплава по реки.
— Вот именно, — упрямо настаивал на своем юноша, — раз так, нужно двигаться по реке.
— Ты не сможешь…
— С тобой — смогу! — не дав великану договорить, огрызнулся Аль. Ему не нравилось, что проводник спорил с ним, внося в душу сомнения.
— Мне не сделать и шага!
— Я помогу тебе. Обопрешься о мое плечо…
— Парень, ты что, ослеп? У меня сломана не только нога, но и хребет! Я даже рукой шевельнуть не могу!
— Все равно я не брошу тебя! — упрямо стоял на своем Аль. Закончив перевязывать голову, он, взяв лежавшую рядом палку-щуп — вот ведь, и ему пригодилась, стал прилаживать ее к сломанной ноге великана.
— Глупец! Ты что, не понимаешь… — если бы Ларг мог, то оттолкнул бы от себя паренька, но все, на что он был в этот миг способен, это кричать на него.
— Все я понимаю, — хмурился, чувствуя себя вмиг повзрослевшим от ответственности за чужую жизнь, Аль. — Я тебя донесу.
— Что?! — великан чуть было не рассмеялся этой детской наивности.
— Ничего. Не смотри, что я такой худой. На самом деле я сильный. А спускаться вниз — не карабкаться на вершину. Сами горы помогут мне, как уже помогали не раз.
— Даже если тебе удастся сдвинуть меня с места, даже если… Ты… Подумай, сколько ты потеряешь времени…!
— Не больше, чем идя по берегу, — отрезал царевич. Управившись с ногой раненого, он придирчиво оглядел его, затем, расправив, насколько смог, под ним плащ, приноровившись, потянул за капюшон. Пусть не сразу, с трудом, но ему удалось сдвинуть великана. — Ничего, — покраснев от натуги, выдавил он, — вот сниму тебя с камней, а там, по снегу, пойдет легче…
— Перестань маяться дурью! — когда юноша остановился перевести дух, вновь принялся убеждать его проводник. — Ты должен спешить! Ты же видел, кочевники идут в стороне от заставы…! Никто не узнает об их приходе, пока они не обрушатся на страну всей своей мощью…! Ты должен сообщить царю…
— С ним будешь говорить ты! — с трудом дыша, упрямо повторил царевич.
— Ну да, — скривив в усмешке губы, хмыкнул проводник, — царю больше делать нечего, как выслушать всех торговцев, ремесленников и землепашцев!
— Но ты же говорил с ним перед тем, как покинул город!
— Мне пришлось постараться, — он не стал пояснять, чего именно ему стояло оказаться достаточно близко от царя, чтобы тот услышал первое слово, предполагая, что царевич должен все знать и сам. Однако это было не так:
— Что мешает тебе заговорить с ним вновь? — удивился юноша, который считал отца хотя и очень занятым для пустой болтовни человеком, но не настолько, чтобы остаться безучастным к предупреждению об опасности. — Ты уже раз предупредил его о беде, — он хотел добавить: 'и он доверяет тебе', но не успел.
— Вот именно! — воскликнул Ларг, имея в виду нечто совсем иное: — Когда заговор подбирается к тебе так близко, в сущности, оказывается за спиной, хочешь не хочешь станешь недоверчивым. И ограничиваешь, так сказать, круг общения. Думаю, сейчас во дворец не проскользнет и мышь, если, конечно, она не родилась в его стенах.
— Да, — горько усмехнувшись, кивнул царевич, — когда старший сын возглавляет заговор, младший — сбежавший в самый неподходящий момент неведомо куда — желанный гость!
— Верно, — кивнул проводник, не почувствовав издевки в его словах.
— Вот только, — продолжал царевич, — будь хоть он трижды мне рад, хотя я и очень сомневаюсь в этом, отец не поверит ни одному моему слову.
— Почему? — непонимающе глядел на него проводник.
— Да потому что я — фантазер. Или ты думаешь, я никогда прежде не выдумывал ничего подобного?
Ларг несколько мгновений смотрел на своего спутника, сначала — с сомнением, потом — по мере того, как стало приходить понимание — грустью.
— Он не поверит тебе, даже если кочевники будут стоять за твоей спиной?
— Вот именно, — он устало опустил голову на грудь. — Теперь-то ты понимаешь, что без тебя ничего у меня не выйдет? — он смотрел на великана глазами, полными отчаяния, чувствуя, что если это не переубедит проводника, то он сдастся.
Но Ларг больше не спорил:
— Хорошо.
Он не мог ничем помочь пареньку, за исключением разве что совета:
— Вот что. Обломай несколько еловых веток поразлапистей, свяжи крепче — будут тебе волокуши лучше плаща. И мне удобнее, и тебе.
— Хорошо, — юноша, который уже был готов возразить, что ему и так удобно и незачем тратить время и силы на пустые хлопоты, услышав последние слова кивнул, решив — это для раненого.
Аль не хотел признаваться даже самому себе, но его почему-то вдруг начало беспокоить, что подумают о нем горные духи, которых он призвал в свои помощники, одобрят ли его поступок или, наоборот, разозлятся.
Он многого еще не понимал:
'Вот деревья — они ведь, хоть и имеют собственных хранителей, но растут в горах и, значит, тоже находятся под покровительством горных духов?'
