кочевники, когда его сын болен, изранен, избит, и вообще стоит на грани между жизнью и смертью!
— Они покинули степи, — в бреду бормотал юноша. — Уже пять дней назад! Нужно собрать войско…
— Стой, стой! Сейчас самое главное согреть тебя… Эй, кто там! Зовите лекарей! Живо!
— Отец, послушай меня! — в отчаянии вскричал Аль. — Я знаю, все считают меня наивным фантазером, выдумывающим жизнь, но не живущим ею! Я понимаю, что ты не веришь ни одному моему слову! И не верь! Сомневайся! Только проверь! Пошли кого-нибудь на север! Не к крепости, чуть восточнее! Я сам видел их костры! Я… Отец, я не выдумываю!
— Конечно, конечно, — он уже кутал дрожавшего, как осиновый лист, юношу в принесенное кем-то из слуг меховое одеяло. — Ты просто болен… Где, северные духи вас забери, лекари! — скользнув резким злым взглядом по суетившимся вокруг людям, крикнул царь.
— Отец, — не унимался юноша, — послушай меня! Это очень важно! За то, чтобы ты узнал о приходе кочевников, один очень хороший человек отдал свою жизнь! Его жертва не должна быть напрасной…!
— Успокойся, Аль-ми! — царь смотрел на метавшегося в жару сына с отчаянием, желая забрать себе всю его боль, но не в силах ничем помочь. — Ну, чего ты от меня хочешь? — ему было просто необходимо хотя бы что-нибудь сделать. Что бы там ни думали другие, он — резкий и в чем-то даже жестокий властитель — искренне любил своих сыновей, причем — обоих одинаково. Это чувство не ослепляло его, позволяя видеть недостатки, которые, однако же, ничего не меняли.
— Поверь мне — кочевники уже на границе! Я знаю, это звучит невероятно, но я действительно видел их костры. Не во сне, наяву! С горной вершины. Оттуда было видно все царство, как на ладони, и… Отец, поверь мне на этот раз! Прошу тебя! — он был готов молить его, словно раб господина, плакать, упрашивая, как маленький ребенок, но при этом не чувствовал себя способным убедить, и беспомощность мучила его сильнее болезни. Поэтому он радостно вскинул голову, когда услышал:
— Хорошо, — царь согласился. В конце концов, даже если эти кочевники лишь привиделись мальчику в том бреду, в который погрузила его сжигавшая не только тело, но и разум болезнь, ничего страшного не произойдет, если войско будет собрано и выдвинется в сторону северных пределов. Даже — если это часть какого-то заговора. Конечно, он и в мыслях не допускал, что младший сын пошел по стопам старшего, слишком уж они были разные. Но мало ли кто мог внушить пагубные мысли наивной детской душе. — Я соберу войско и отправлю к границе, — сейчас было главным успокоить больного, а потом… Он не сомневался, что найдет способ обезопасить даже столь безрассудный в своей наивности шаг, как погоня за бредовой фантазией.
— Спасибо, отец, — облегченно вздохнув, Аль, более не в силах сопротивляться, провалился в черную бездну бреда.
Наконец, подоспели лекари. Передав больного их заботам, царь, с неохотой оторвав взволнованный взгляд от сына, повернулся к одному из своих советников — уже далеко немолодому, но все еще крепкому человеку с сильными худощавыми руками, все повадки которого, несмотря на вычурный наряд богатого придворного, в котором не нашлось места даже для кинжала, не говоря уже о мече, выдавали в нем воина:
— Вигор, — позвал он его, а затем, не продолжая, умолк, погрузившись в раздумья, словно был не до конца уверен в правильности того, что собирался сделать.
— Мой царь? — тот приблизился на шаг и замер, не спуская внимательного взгляда настороженно сощуренных глаз со своего владыки и старого друга.
— Подожди, — остановил его тот, а затем резко повернулся к лекарям: — Что с моим сыном?
— Он до предела измучен, господин, — заговорил, спеша ответить, старший среди них, — судя по всему, ему пришлось долгое время идти без еды, почти не отдыхая, по морозу уже спустившейся на гор зимы. Скорее всего, встретив на своем пути реку, он упал в нее. Не знаю, как ему удалось выбраться, но он пробыл в ледяной воде достаточно времени, чтобы это еще более усугубило и без того плохое состояние…
— Но вы исцелите его? — он не мог слушать всех этих объяснений, которые, в сущности, были ему абсолютно не нужны и неинтересны. Все, что он хотел знать, это: — Мой сын будет жить?
— Господин, мы сделаем все от нас зависящее…
— Так делайте!
— Царевича следует перенести в спальню, уложить в постель, согреть.
— Если мой сын выздоровеет, — прервал их резкий властный голос, — я озолочу вас. Если он умрет — вы отправитесь в мир мертвых вместе с ним! — и, решительно повернувшись к лекарям спиной, царь, заставляя себя более мысленно не возвращаться к полным жара и боли глазам сына, направился в сторону соседней залы, увлекая за собой советника.
Оказавшись в помещении, раз в десять меньшем тронной залы, он собственноручно закрыл за собой тяжелую мраморную дверь.
— Нам нужно все это обсудить. Что думаешь?
Теперь, наедине со старым другом, он мог быть искренен в речах, так же как свободен в обращении.
— Альрен… — советнику этот переход дался труднее. Не мудрено: подниматься всегда сложнее, чем спускаться.
— Вигор, — царь укоризненно качнул головой. У него было достаточно слуг, чтобы он не ценил искренность дружбы много выше подхалимства рабов.
— Аль-до, — его собеседник, сделав над собой усилие, все-таки решился переступить через лежавшую между ними бездну, становясь, как когда-то давно, больше другом, чем верноподданным. — Мальчонка всегда был жутким выдумщиком, а теперь он еще и болен… — его мнение было однозначным: — Зима не за горами. Кто воюет в мороз?
— Но воинов ведь еще не распустили к семьям? — устремив на него задумчивый и оттого мало что видевший взгляд, спросил, приглаживая густую окладистую бороду цвета пшеницы, столь светлом, что в нем не было видно седины.
— Конечно. Из-за заговора. Но все только и ждут приказа. Никому не захочется вместо этого отправляться на север. А, в свете известных тебе событий, я не думаю, что следует ворошить осиное гнездо лишь ради того, чтобы убедиться в бредовости очередной фантазии царевича.
Царь наклонил голову на грудь. Конечно, здраво все обдумав, он и сам считал так же. Вот только, услышав собственные слова из уст другого, он, вместо того, чтобы уверовать в их правильность, почему-то начал сомневаться.
Что-то во всем этом было не так…
Предчувствие никогда не обманывало его, а на этот раз оно было на стороне мальчика.
Он помолчал несколько мгновений, в раздумья жуя губу, после чего спросил: — Помнишь историю о маленьком пастушке, который дважды выдумывал волков, напавших на стада?
— Твой младший сын более изобретателен, — хмыкнул советник. — У него каждый раз что-то новенькое. То дракон, то повелитель ночи… Конечно, я признаю, нынешняя его придумка самая реальная из всех. Но это не делает ее настоящей.
— Почему?
— Да, его не было видно две недели. Но даже за это время он не смог бы добраться до северных границ и вернуться обратно. Если, конечно, не скакал все время без перерыва, загоняя коней, — Вигор вообще сомневался, чтобы царевич когда-нибудь в жизни уходил дальше берега реки и ближайшего леса.
— Он действительно убежал из дворца, — качнул головой Альрен, отвергая не только то, что было сказано, но и не произнесенное вслух. — Но не на север, а на юг. Захотел посмотреть мир. Понятная мечта для парнишки его лет.
— Ты знал и не остановил его? — советник, у которого не было причины сомневаться в искренности старого друга, нахмурился.
— Зачем? Дворец — не клетка, а я — не тюремщик.
— Но…
— Вигор, он мой сын. Я люблю и забочусь о нем. Я даже переговорил с проводником последнего
