отчаянии, не в силах самостоятельно выплыть из его ледяной воды.
— Сын мой, — прозвучавший в немой тишине глухой, неживой голос заставил юношу задрожать всем своим телом, всем своим существом.
— Отец, — побелевшими губами не прошептал — выдохнул он, глядя на ледяную статую, такую же неподвижную, какой она была прежде. Но ведь мертвые не могут говорить с живыми, если конечно… — Ты — призрак моего отца? — спросил Аль. Отчаяние придавало ему такую смелость, какой у него не было никогда прежде.
— Я — тот, кто остался, когда все остальные ушли.
— Все? — он не верил, не мог поверить, что люди обратились в лед. — Все до единого? — это не могло быть правдой. И, все же, где-то в глубине себя, в той части души, которая, не поддаваясь чувствам, продолжала спокойно и безучастно смотреть на мир, он понимал: это правда. Случилось то, что должно было произойти. Вот только… — Когда? — он понял, что спит и видит кошмарный сон.
Но на этот раз он не собирался в отчаянии бежать прочь, стремясь поскорее проснуться и постараться забыть обо всем. Упрямо опустив голову, Аль сжал что было сил кулаки, намереваясь как можно дольше удерживать этот сон.
— Когда? — повторил он свой вопрос. Он должен был знать. Возможно, у него еще есть время, есть шанс не допустить, чтобы это случилось.
— Мы спим вечным сном в надежде на воскрешение…
— Когда это случилось?! — вскричал он, заставляя призрака замолчать. — Через сколько времени после нашего ухода?
— Лишь месяц подойдет к концу…
— Месяц? — да, надежда оставалась. Если, забыв о караване, обо всем на свете, устремиться в обратный путь прямо сейчас, им удастся вернуться в срок и, забрав живых, перевести их через горы.
— Лишь месяц подойдет к концу, — повторил призрак, как делает человек, если его слова не верно истолковывают.
— Что ты имеешь в виду? — юноша нахмурился. Он знал, что призраки — не живые люди и всегда говорят загадками, но у него не было времени на то, чтобы их разгадывать. — Ответь мне!
— Лишь месяц подойдет к концу, — в третий раз повторил призрак, а затем… Юноше показалось, что он видит какую-то тень — блеклую, с размытыми очертаниями, сквозь которую, словно туманную дымку, проглядывалась зала. Она шевельнулась, проходя рябью по воздуху, словно прикосновение по глади воды, указывая не рукой, которой у нее не было, а всей собой на окно, глядевшее пустой глазницей в черное ночное небо, в котором зловеще поблескивал острым серпом бледный, как сама смерть, месяц.
— Этот месяц? — прошептал Аль-ми, уже понимая, но еще отказываясь верить. Он с ужасом смотрел на таявший на глазах, истончаясь с каждым мгновением серп. — Но до новолуния осталось всего несколько дней! Мы не успеем вернуться, даже если полетим на крыльях ветра! — юноша смотрел на призрака в надежде, что тот скажет что-нибудь еще. Ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем посланец вещего сна заговорил вновь:
— Лишь месяц подойдет к концу, мы все уснем. Но сон — не смерть. Если спящего заставить проснуться.
— Проснуться? — он вскинулся, в глазах вспыхнула долгожданная надежда — вот он, путь к спасению.
— Аль-ми! — откуда-то издали донесся до него голос, измененный гранью, лежавшей между явью и сном настолько, что его было невозможно узнать. — Просыпайся! Уже утро!
'Нет! — юноша упрямо стиснул губы, что было сил цепляясь за утекавший, как вода сквозь пальцы, сон. — Еще несколько мгновений! Боги, прошу!'
Мир вокруг него уже начал меняться, истончаясь, становясь прозрачным, чтобы затем под легким порывом ветра подняться, словно туман над озером, исчезая навсегда.
— Отец! Заклинаю лишь слово! Кто может заставить спящего проснуться?
— Повелитель… — начал отвечать тот, но прежде чем слова прозвучали, Аль открыл глаза.
Его била дрожь, зубы с трудом попадали один на другой, так, словно он все еще стоял посреди замерзшей залы дворца, сам покрываясь льдом. Однако в сощуренных глазах больше не вились тени отчаяния. Нет, они были полны решимости:
— Я должен найти повелителя дня! — упрямо прошептали губы. — Должен!
— Что с тобой? — стоявший рядом с ним Лот смотрел на приятеля с испугом. — Ты не заболел?
— Нет! — тот вскочил на ноги. — Я выздоровел, — затем он взглянул на своего спутника: — Все уже встали?
— Да, — он сунул ему в руки плошку с кашей и кружку с водой. — Завтракай и двинемся в путь.
Аль-ми нахмурился:
— Вчера ты говорил, что нам нужно остаться здесь хотя бы на несколько дней.
— Он ошибался, — донесся до него голос брата, который, успев не только встать, но и спуститься с крыльца, застыл возле него.
Лицо наследника больше не горело от жара, однако и выздоровление не тронуло его своим спокойным румянцем, оставляя бледным, как у мертвеца.
— Нет, — качнул головой юноша, — он был прав. Тебе нужно вылечиться. Нас ждет долгий путь. И будет лучше, если твоя болезнь отступит совершенно, чтобы не вернуться в самый неподходящий момент, вынуждая остановиться.
Тот чуть прищурил глаз, с сомнением глядя на младшего брата.
— Тебе опять снился пророческий сон?
Аль чуть наклонил голову, не говоря ни да, ни нет. Он не был готов рассказать о том, что открылось ему. Он боялся. И сам не знал, чего больше: что сон на самом деле исполнится или что он так и останется сном. Ведь, если задуматься, в его снах было не больше пророческого, чем в словах безумца, кричащего о грядущих бедах и катастрофах. Легко предсказывать приход кочевников, когда они всегда возвращаются, словно ими движут волны прибоя: прилив — вперед, отлив — назад. Легко говорить: кто-то из вас, а, может, все погибнут в горах, когда идешь наугад по самому краю обрыва. Смерть воина в бою, смерть бродяги от болезни — здесь даже вера не нужна, чтобы поверить, лишь простой здравый смысл. Один верит в то, что кажется ему возможным, другой — что пугает сильнее всего, третий — о чем более всего мечтает. А он сам… Он верил в то, что должен идти к повелителю дня, чтобы исполнение долга совпало с исполнением мечты.
Это было жестоко по отношению к самому себе — так думать. Но он словно специально рвал на части свою душу, мысленно повторяя:
'Пусть уж лучше ни один из моих снов не исполнится, чем исполнятся они все!'
Вслух же он произнес, обращаясь к брату.
— Мы должны остаться здесь на несколько дней.
— Бесполезная трата времени! — нахмурившись, недовольно бросил тот, а через миг, опровергая свои собственные слова, вдруг закашлявшись, согнулся пополам.
Лиин, не пропустивший ни одного слова из их разговора, задумчиво переводил взгляд с одного брата на другого. Он понимал, что двигало Альнаром, в то время как причины, побудившие Алиора измениться, по крайней мере на словах проявляя беспокойство о спутнике, были ему непонятно. Сын воина надеялся, что это — искренняя забота. Однако было нечто, мешавшее ему в это поверить.
Что же до Лота, то тот, не утруждая себя выяснением причин, глядел на происходившее куда проще.
— Мы можем разделиться, — проговорил он, как ему казалось, найдя наилучшее решение. — Кто-то останется с тобой, — он кивнул наследнику, который, молчал, боясь словом спровоцировать новый приступ кашля. Лот же принял молчание за согласие и, воодушевленный, продолжал: — Кто-то пойдет на разведку, осмотрит все вокруг, может быть, доберется до столицы, узнает, чем дышат люди, что происходит в царстве. Это может оказаться полезным.
Альнар, раздумывая, глядел на брата:
— Что ты видел во сне? — вновь спросил он. — Мы должны так поступить, чтобы добиться успеха? Мы должны разделиться, чтобы избежать опасности, которая может ждать нас впереди? Ну что ты молчишь?! —
