попадаться. Сам работу больше не делает-для этого есть куча хорошо организованных «шестерок».
Уроженец Сухуми. Жил в Таджикистане, где, кстати, и мотал последний срок. Всплыл в Москве в середине восьмидесятых с деньгами «цеховиков» из Абхазии. Был поначалу, так сказать, их полпредом в столице СССР. Выбивал за взятки фонды, кредиты, льготы для подставных предприятий. Отсюда же его нынешние широкие связи в среде чиновничества.
Потом занялся собственным делом — камешками и драгметаллами. Но быстро понял, что связываться с государством, имеющим монополию на операции с золотым запасом, слишком рискованно. Тем более что магаданские каналы покупки ворованного золота уже контролировали дельцы с Северного Кавказа — чеченцы и ингуши. Группу скупщиков на Колыме так и называли «Ингушзолото». И Рваный занялся бизнесом, который стремительно выходил в лидирующие, — наркотики и оружие. Привлекался к следствию как подозреваемый в организации транзита наркосырья из Таджикистана и оптовой перепродажи вооружения, украденного в Закавказье на складах частей Российской Армии.
В обоих случаях его освобождали из-под стражи.
Естественно, под дружные аплодисменты «шестерок» Рваного.
— Кто же ему масть сдавал — следствие или суд? — поинтересовался Акопов.
— В первом случае обвинение не смогло представить суду убедительные вещественные доказательства, — вздохнул полковник. — А ведь были в деле поначалу! Были и сплыли. Следователь уже вынес постановление о приводе Рваного для дачи показаний, но…
И полковник поведал печальную историю о том, как таинственным образом бесследно исчезли все вещдоки. О чем можно было разговаривать с Рваным? О погоде? Во втором случае все складывалось серьезнее. На даче, которую снимал Гоги, гэбэшники взяли целый арсенал — машинами вывозили. Следствие собиралось передавать дело в суд, но тут пропали два свидетеля обвинения. Вот так — взяли и пропали! И до сих пор — никаких следов.
Либо они на Багамах, либо на том свете в шатурских болотах. Без показаний этих свидетелей обвинение не могло подвести Рваного под статьи о преступном сговоре с целью присвоения госимущества в особо крупных размерах и организации группы с целью сбыта краденого в тех же особо крупных. И вот минимальный червонец, который корячился Рваному, то есть десять лет без надежды на амнистию, его миновал. А тут еще адвокаты Гоги сумели доказать, что в сроки, выявленные следствием, он дачей не пользовался и виноват лишь в сделке с субарендой. Не тем, мол, доверился людям… То есть отвечать за арсенал на даче Рваный может лишь в той части, в какой все это касается нарушения договора об аренде.
Полковник рассказал, как с расширением боевых действий в «горячих точках» Гоги Рваный расширял и свой бизнес. По скромным подсчетам, он контролировал к настоящему времени около сорока процентов нелегального оборота оружия на территории бывшего Советского Союза. Эмиссары Рваного начали обживать рынки Западной Европы и стран развалившегося Варшавского Договора. Речь шла уже не только о пистолетах и автоматах, но о самых современных зенитных комплексах, минометах, установках залпового огня, противотанковых ракетах и даже истребителях. Из базук и минометов, купленных у людей Гоги, палили друг в друга сербы с хорватами. У Рваного — целая сеть поставщиков, среди которых немало офицеров и прапорщиков армейских групп и частей. Когда государство перестало стыдиться оружейного бизнеса и открыто признало, что торгует оружием, у многих военнослужащих тоже лопнули моральные подпорки. Тем более что офицерство из достаточно зажиточной касты перешло в категорию малообеспеченной и люмпенизированной части общества.
Особенно дружеские отношения у Рваного сложились с командованием Отдельной армии. Начальник особого отдела Дцамян напрямую связан с «экспедиторами» Гоги. Служебное положение позволяет ему прикрывать все незаконные операции с оружием и техникой.
— Я читал об этом в обзорном отчете, — сказал Акопов. — А что Гоги любит? Водку, селедку, девочек, пинг-понг? Должен же он что-то любить, кроме денег?
— И водку любит, и селедку, и девочек, — усмехнулся полковник. — А пинг-понг ему заменяет баня. В Краснопресненских бывает два-три раза в неделю. Гудит часами. С месяц назад, например, очень весело мылся с генералом Ткачевым, командующим Отдельной армией.
— Тогда поговорим о деталях… В какое время приезжает в бани, сколько человек сопровождают, на каких тачках, где их оставляют?
Полковник достал компьютерную распечатку.
— Здесь вся информация. Запомнишь?
Через несколько минут Акопов вернул листки.
— Готово. Второй номер?
— Федя Монастырский. Из славянской группировки. Игорный бизнес, контроль авторемонтных станций, сеть кафе и ресторанов. Почти легальное дело, большие деньги и большая дружба с людьми из властных структур, вплоть до правоохранительных. Никакого отношения к заговору, в отличие от Рваного, не имеет. Ненасытная утроба — и только.
— Понял, — кивнул Акопов. — Голова для счета.
— Вот именно, — сказал Рябушев. — Отдаю Федю по одной причине — его дружеские объятия кое для кого становятся слишком тесными. А взять на горячем не можем. Также, как и Рваного.
— А что любит этот друг больших людей?
— Пожрать любит. На Алексеевской есть кафе «Ласточка». Тихий уголок, готовят прекрасно. Монастырский почти каждый вечер здесь ужинает. У него свой кабинет. За столом решает самые щепетильные вопросы. Обычно Федю пасут две гориллы. Возле двери в кабинет, со стороны общего зала, у них свой столик.
— Значит, Федя в кабинете один?
— Нет. Как правило, с гостями. С нужными людьми. Или со своим бухгалтером Кругловым. Федя зовет его министром финансов. Вот фото Круглова. Между прочим, закончил аспирантуру Плехановки… Ученик нынешнего председателя Верховного Совета.
— План кафе имеется?
— Вот, держи.
— Кто третий?
— Дуся Алмаз. Крестник Лаврентия Павловича — вышел после первой отсидки по амнистии пятьдесят третьего года. Правда, вскоре снова загремел. И утихомирился только после того, как получил мощный и устойчивый радикулит. Живет на природе, на даче в Донине — это по Горьковской дороге. Повар, врач, массажистка и десяток мордоворотов. На старости лет Дуся подался в политику. Наверное, хочет в будущем баллотироваться в Верховный Совет. Пока же на деньги от рэкета ларьков и грузоперевозок финансирует радикальные движения. И на всякий случай — некоторых чиновников. Причем, что любопытно, среди них немало участников заговора. Совпадение?
— Не понимаю, — задумчиво сказал Акопов. — Не понимаю, зачем эти лезут?
— Чиновники?
— Нет, воры в законе. Если допустить, что заговор удастся, то Рваного и Алмаза новые власти непременно посадят. Или застрелят при попытке к бегству. Или удавят втихаря.
— Тут ты не прав, — сказал Рябушев. — Не будут их убирать при попытке к бегству. Наоборот, устроят показательный процесс, объяснят народу, как замечательно начали бороться с организованной преступностью, в отличие от предыдущих товарищей. Эта самая преступность теперь долго будет красной тряпкой, которой возбуждают толпу перед выборами или после переворотов.
— Пусть так. Но неужели воры не догадываются, куда суют головы?
— Догадываются. Однако надеются, что великая криминальная революция поможет въехать на плечах заговорщиков в настоящую власть. Легализует и бизнес, и их особы. Между прочим, Рваного с Алмазом мне жалко.
— Не понял! — поднял брови Акопов.
— Жалко. Их можно было просчитывать. Представь себе стихийное бедствие… К примеру, гололед зимой. Надо запастись песочком и посыпать на самых опасных участках. Полностью устранить аварии нельзя, но сократить их, и довольно значительно, можно. Так и со старыми авторитетами. Они хоть как-то контролируют ситуацию, с ними есть возможность договориться. На смену им идут новые, молодые.
