Настоящие волки. Эти не разговаривают. Сначала стреляют. Никаких сантиментов, никаких намеков на воровскую солидарность и честь.
— А ты договаривался?
— Со старыми — да. С новыми — ни разу. Поэтому, брат, возьми и четвертого. Из моей личной заначки. Тоже в качестве головы для счета. С Юрием Петровичем мы эту деталь обговорили.
— Кто?
— Игорь Балабанов, для своих — Балабан. Бывший чемпион Союза по штанге в полусреднем весе. Спортсмен, красавец, без компьютера ни шагу. Деловые связи в Канаде и в Штатах. Специалист по отмыванию денег, по операциям с цветными металлами. Есть недоказанные эпизоды с оружейным плутонием. Взять не можем — уничтожает и конкурентов, и всех потенциальных свидетелей.
— Пожалуй, с него и начну, — сказал Акопов после некоторого размышления. — Вторым пойдет либо Рваный, либо Алмаз. В целом же все будет выглядеть как начало войны старых с молодыми. Ты мне сам подсказал этот ход.
— Неплохо, — согласился Рябушев. — Вот и готовая версия для моих начальников.
Длинный летний день догорал. Фонари на Ореховом бульваре еще не зажигались, но дорога опустела, и многочисленные ларьки возле станции «Красногвардейская» уже были закрыты. Акопов успел купить в лавчонке, похожей на собачью будку, бутылку «пепси» — после жирного наперченного мяса, которым его угощал полковник Рябушев, очень хотелось пить. Только поднес бутылку ко рту — толкнули. «Пепси» пролилась за пазуху.
— Извините, — буркнул толкнувший и сунул деньги сидельцу лавки. — Две пачки «Мальборо», пожалуйста.
Взял сигареты и повернулся к Акопову.
— Еще раз извините, боялся — не успею.
— Тебе надо называться не Толмачевым, а Толкачевым, — пошутил Акопов, вытирая носовым платком грудь.
— Вот так встреча! — удивился Толмачев. — Впрочем… У тебя же здесь свидание. Нормально прошло?
— Нормально. А ты что здесь делаешь?
— Живу, — пожал плечами Толмачев.
Он расковырял пачку сигарет, протянул Акопову. Тот лишь отмахнулся. Отошли от киоска, присели на бетонный парапет, ограждающий вход на станцию метро. Толмачев закурил. Синий дым встал столбиком в спокойном воздухе.
— Вообще-то здесь хорошо. Просторно. Не то что на Тишинке. Я там в прошлом году жил.
— А где?
— В Малом Тишинском переулке.
— Значит, это твою бывшую нору предлагал мне Абашкин! — засмеялся Акопов. — Я ж пока без квартиры. Ладно. Побегу. На электричку надо успеть.
Толмачев достал из портфеля сводное расписание, полистал.
— Не успеешь. Отсюда до Ленинградского вокзала — минут сорок. А последняя электричка до Поваровки уходит через полчаса. Арифметика! Так что пошли ко мне. Пошли, пошли!
Акопов заколебался:
— Неудобно. Дома-то что скажут?
— А кому говорить?
И они двинулись от станции через двор, потом через пустырь, по широким натоптанным тропкам в зарослях пижмы, шапки которой еще желтели в надвигающихся сумерках. Здоровенный черный ньюфаундленд подбежал к Акопову, обнюхал и побежал в траву, где прилег грузный мужчина в летах, неухоженный, с трехдневной щетиной на щеках.
— Это Нюшка, симпатичная псина, — представил собаку Толмачев. — На шестом этаже живет.
А это Глорий Георгиевич Пронин. Писатель.
— Хозяин?
— Нет, Нюшкин приятель.
Пронин приветственно помахал рукою, пребывая в позе римского патриция в бане.
— Присоединяйтесь, — сказал писатель из травы. — Пока есть к чему. — И продемонстрировал початую бутылку вина.
Толмачев отмахнулся.
— А почему на метро катаешься? — полюбопытствовал Акопов. — Разве тебе не полагается разгонная машина?
— Полагается, но у меня же своя есть, да вот колодки начало клинить. А заняться некогда.
— Так сообщи в техотдел! И срок дай — три часа.
На колодки более чем достаточно.
— Ты не понял, — вздохнул Толмачев. — Машина моя. Личная.
— Ну, ты даешь! А если тебе в метро ноги оторвут? Это по какой статье расходов пойдет? По личной или государственной? Еще один большевик на мою голову…
У самого дома их настиг ровный тяжелый гул.
— А говоришь — тихо тут, — сказал Акопов.
— Иногда гудят. Грунт возят. Достраивают метродепо.
— Это не грунт возят, — сказал Акопов, прислушиваясь. — По-моему, это броня идет.
Они побежали от подъезда к углу дома по заросшему бурьяном газону. Зрелище, открывшееся им, потрясало. Широкой улицей Мусы Джалиля, мимо липовых аллей, мимо скверов, забитых легковушками и собаками, стремительно шла колонна боевых машин пехоты, раскрашенных под лягушачью кожу. Из плоских башен торчали зачехленные стволы.
В такт движению покачивались антенные штыри.
Облачка выхлопов скручивались в сизую ленту, которая висела над пустынной дорогой в теплом воздухе позднего вечера.
— Неужели опоздали? — пробормотал Акопов.
27
«Политическая борьба в России достигла критической точки. Фаза сопротивления исчерпала себя, потому традиционная оппозиция (лишь эмоциональная, лишь протестантская) — исчерпала себя.
Период сопротивления закончился, начинается период национального восстания».
«Разваливаются не только объединения и части, но уже и виды Вооруженных Сил. Флота, по сути дела, у России практически нет. Ракетные войска крайне непропорционально сокращаются. Авиация и ПВО катастрофически теряют квалификацию…
Зато генералов в Российской Армии стало значительно больше, чем их было в Советских Вооруженных Силах».
Генерал задерживался. В присутственные дни он обычно приходил ровно к девяти. На сей раз Толмачев успел разложить заметки надень, поработать с компьютером и даже перехватить в буфете кофе с рогаликом. Подумав, он взял еще чашечку, потому что чувствовал себя неважно. Не выспался — почти всю
