ночь вспоминали с Акоповым жизнь, в которой оказалось немало пересечений и общих знакомых.
А когда дело коснулось Сурханабада, решили выпить, ибо в той прошлогодней истории оба чудом остались живы.
Акопов позвонил в одиннадцатом часу.
— Шеф на месте? Странно… Передай ему, что заболел Савченко. Пусть даст команду поискать замену. Ты-то сам как? Головка не бо-бо?
— Кофейком отбиваюсь, — засмеялся Толмачев. — А кто такой Савченко?
— Из моей новой команды. Хороший исполнитель. Жалко, что свалился с температурой. Представляешь, у мужика ангина! В сорок-то лет…
— Исполнитель? А что он исполняет?
— Русские народные песни. Ну и дремучий ты, брат! Узнал что-нибудь о вчерашней броне?
— Пока нет. Не у кого.
— Значит, не забудь! Савченко.
Едва он положил трубку, заявился Савостьянов.
Толмачев захлопал глазами — он впервые видел генерала в таком наряде. Даже пальцами пощелкал, пытаясь поточнее определить — в каком. И нашел единственное определение — в непотребном… Поношенная форма с погонами подполковника и с эмблемами инженерных войск. Очки в хлипкой металлической оправе. Сбившийся набок форменный галстук. Растоптанные туфли. Этакий затруханный саперишка, высидевший перед пенсией на складе две звезды без всякой надежды на третью.
— Здорово, помощничек, — сказал генерал. — Как тут, на хозяйстве? Что, язык проглотил?
— Просто у вас, Юрий Петрович, не совсем обычный вид.
— В кошкин дом ездил, — отмахнулся Савостьянов. Так он, неизвестно почему, называл Министерство обороны.
— Светиться в штатском там глупо, а генералов и без меня хватает. Через пять минут заходи. Пошепчемся.
Ровно через пять минут Толмачев вошел в кабинет Савостьянова. Генерал уже переоделся. Голубые джинсы, пестрая гавайка и золотая цепь на шее. Стареющий плейбой. Усы у него торчали воинственно, а карие глазки светились задором.
— Все-таки, Толмачев, мы вставили дыню этим гугенотам! Достань из шкафчика коньяк. Надо обмыть нашу очередную победу. Не лей много — еще к начальнику идти. Ну-с, давай поздравим друг друга: приказ о передислокации Отдельной армии отменен!
— Совсем отменен? — удивился Толмачев.
Генерал пригубил коньяк, закурил черную египетскую сигарету и сказал добродушно:
— В великом русском языке, великом потому, что он очень гибок, есть все же несколько жестких глаголов, которые однозначно обозначают окончательное действие. К таким глаголам относится и «отменять». То есть похерить, закрыть дело, зарубить, поставить точку и выбросить к свиньям собачьим.
Если Савостьянов начинал упражняться в риторике, значит, он действительно находился в хорошем настроении.
— Приказ отменен. Не буду распространяться, чего это нам стоило… Но отменен. И в этом, Толмачев, есть часть твоей работы. Возбужденное общественное мнение весьма подорвало потуги наших гауляйтеров.
— Не очень-то я верю в силу общественного мнения, — вздохнул Толмачев. — И вы, Юрий Петрович, тоже. В калужской администрации, между прочим, губернатор мне прямо сказал: солдат в области размещать негде, но возьмем. Авось подкормимся от Минобороны, коли Минсельхоз не хочет кормить. Вот вам и общественное мнение. Уверен, что вы приводили более существенные аргументы против передислокации армии, нежели какое-то анонимное мнение с мест.
— Да уж, — кивнул генерал. — Были аргументы.
Показал нашу последнюю разведсводку по Северному Кавказу. И на ее основе доказал, что после вывода Отдельной армии из Ставрополья нам придется буквально через месяц поднимать весь СКВО, чтобы остановить продвижение бандформирований на Минводы и Кубань.
— Может, с этого и следовало начинать — с разведсводки? — спросил Толмачев. — А не гонять меня по Нечерноземной полосе?
— Ты отрабатывал запасной вариант, — подмигнул Савостьянов. — А запас карман не тянет. Отдельную армию от Москвы отсекли. Денежки у Ткачева отыграли. Спекулянта его главного, Адамяна, захомутали. Теперь дождемся конца работы группы Акопова. И можно рапортовать.
— Кстати, Юрий Петрович… Акопов просил заменить Савченко. У него ангина.
— Ах ты, черт! — задумался генерал. — Жалко. Очень хороший исполнитель.
— Я спрашивал, но Акопов не ответил… Что такое исполнитель, Юрий Петрович?
— Человек, который исполняет приговоры.
— Палач, что ли? — неуверенно спросил Толмачев.
— Ну, начитался сказок! Исполнитель — и все.
— А чьи приговоры он исполняет?
— Наши. Твои, мои, Акопова.
— Тогда речь идет об убийстве.
— Можно и так посмотреть. Убийство. Но в общих интересах, как в хирургии, когда отторгается безнадежно больной орган. Потом поговорим подробнее. А сейчас — по теме.
— По теме… В «Известиях» статья Козорезова. Бывшего диссидента. Теперь он преподает в Литинституте. Пишет политические романы-версии. Козорезов упрекает президента в попустительстве правым и пророчит переворот. В «Правде» лежит интервью режиссера Болтухина. Несет по кочкам всю президентскую рать и тоже предрекает скорый путч. Но силами демократов-плутократов, позабывших Бога и Родину. Оба слова с большой буквы. В воскресенье на первом канале пройдет сюжет о работе Центра социологических исследований с комментариями опроса граждан на предмет переворота.
— Прекрасно, Николай Андреевич, хорошо поработал, — сказал Савостьянов. — Значит, наш публицист Хоботов отрабатывает свои сребреники на всю катушку. Что со справкой на Мостового?
— Выявляются интересные детали. С одной стороны — несколько крупных региональных банков, с другой — национал-радикалы. В том числе — Маркашов. Посредине — Мостовой. И стоит он на плечах десятка генералов Агропрома. Вот такая коротко картинка. А подробнее, если позволите…
Толмачев подошел к генеральскому компьютеру. Вскоре Савостьянов вглядывался в спокойное широкоскулое лицо на дисплее, под которым распечатывался длинный текст.
— Красавец… — пробормотал он. — Ему очень идет седая прядка в чубчике. Небось бабешки стонут… Ну-с, покажи, Николай Андреевич, что ты нарыл на этого красавчика!
Через десять минут генерал закурил и сказал:
— Ничего себе — детали! В правительстве держится особняком. Почему? Много фанаберии или его всерьез не воспринимают коллеги? Разберись. Теперь о неформальных контактах Мостового. С чего бы это вице-премьер так задружился с первым заместителем министра внутренних дел?
— У нас в деревне говорили, — усмехнулся Толмачев, — при чем тут милиция, если кони дохнут! При чем тут сельское хозяйство, которое курирует Мостовой, и внутренние войска, которыми командует первый зам?
— Внутренние войска… Это интересно! Выучки, прямо скажем, маловато, но зато они мобильны, хорошо структурированы. Дислокация — от Чукотки до Пскова. И по составу… Дети гор! Сказали: стреляй — будут стрелять. В кого угодно. Определенно за встречами Мостового с генералом Гурьевым что-то кроется. Особенно если учесть, что Гурьев — участник поваровских посиделок. Или он и вашим, и нашим служит, или представляет в ткачевской банде интересы Мостового. Копай на вице-премьера дальше. И глубже. Вполне возможно, нам придется очень серьезно заняться этим крестьянином. Как по-твоему, Николай Андреевич, тянет Мостовой на роль Брута?
— Не тянет. Тут напрашивается другая аналогия. Скорей это Вителлий.
— Ну-ну… Если Ткачев успеет побывать Отоном! Ладно. Пора к начальнику. Вопросы есть?
— Есть. Вы ничего не можете сказать о передвижении бронетехники в городе?
