мертв.
Словно подслушав этот разговор, Небаба сказал:
— Ценю вашу откровенность, Рафаэль Левонович. Приятно было побеседовать.
— Да ладно вам… Я потому так откровенен, если хотите знать, что не придаю особого значения своим показаниям. Собственную жизнь спасаю. И меня потом правильно поймут. Готов поспорить на что угодно, хоть на миллион, который вы с таким благородным негодованием отвергли… через неделю выйду отсюда. Ну, через месяц. Уляжется пыль — и выйду.
— Мечтать никогда не вредно, — сказал Небаба.
— Вы хоть понимаете до конца, на кого замахнулись? Ни хрена вы не понимаете… Вы же сейчас только сверху траву дергаете. А корни — глубоко в земле. Эх, майор!.. Вашими руками одни пауки давят других. А победившим паукам мы завтра понадобимся снова. И вы будете нужны, и я! Так что, как ни крути, мы остаемся по одну сторону баррикады.
— Возможно, — угрюмо сказал Небаба. — Только я, в отличие от вас, не куски за баррикадой сшибаю, а исполняю свой долг. И в этом заключается апологиа про вита, если хоть что-нибудь понимаете в латыни.
— Понимаю, — усмехнулся Адамян. — Три курса юридического как-никак. Только это слабое оправдание жизни — долг. Это значит, вся жизнь проходит в долг. Вся жизнь! А рядом другие становятся кредиторами жизни. Будущее в этой стране за теми, кто уважает деньги. Скучно, майор! Устал я от вас…
— И я от вас тоже, позвольте заметить со всевозможным моим смирением, устал. Потапов, позови санитаров!
В приемной начальника Управления, небольшой унылой комнате с серыми стенами и зашторенными окнами толкался народ и приглушенно, как на похоронах, разговаривал.
Акопов пожал руку Толмачеву, взглянул на часы и вздохнул:
— Не знаешь, совещаловка надолго затянется?
— Думаю, на час-полтора. Куда торопишься?
— Хотел Людмилу повидать. Ей отпуск дали на две недели — в Ставрополь собралась. Да чувствую, не успею.
— Серьезно у вас завертелось? — подмигнул Толмачев.
— Серьезнее некуда, — слабо улыбнулся Акопов. — Последний шанс, Коля… Не женюсь сейчас — помру холостым.
Подошел, светя лошадиными зубами, полковник Кардапольцев.
— Ну, как тут, в высоких сферах, Николай Андреевич? Пообвыкся? Назад не тянет?
— Тянет, — признался Толмачев. — Иногда даже снится, как с Олейниковым ругаюсь.
— Приходи ругаться наяву. Шаповалова от нас совсем забрали, должность свободна. Звезду схватил — и подавай Бог ноги!
— Договорились… Еще одну схвачу — попрошу перевод.
Кардапольцев хохотнул, погрозил пальцем и вернулся к своим. Из кабинета начальника Управления выглянул референт, полковник Кабышев, поманил Толмачева:
— Твой где? Начинать пора…
Прихрамывая, торопливо вошел Савостьянов.
В расстегнутой ширинке гордо, как флотский вымпел, трепыхался уголок рубашки. Толмачев успел перехватить генерала сразу за дверью. Смех и грех.
За столом у начальника все не уместились — взяли стулья в приемной. Только сейчас Толмачев по- настоящему понял, какая громадная машина была запущена тогда, в конце апреля. Ведь за каждым человеком, сидящим в кабинете, маячили группы, отделы, подразделения… За короткий срок службы референтом у Савостьянова Толмачев со многими из них познакомился, но большинство до сих пор не знал даже в лицо.
«Разбор полетов» затянулся, хотя все выступали коротко. Наконец начальник Управления взял заключительное слово. Акопов поймал взгляд Толмачева и развел руками.
— Значит, не согласен с критикой? — спросил в этот момент начальник Управления. — Ну, чего ручки растопырил?
— Обидно, товарищ генерал-полковник, — нашелся Акопов, который слушал речь начальника не слишком внимательно.
— Повторяю, Акопов, персональное тебе спасибо, но все-таки перестарался ты, брат. Ворье замочил хорошо, грамотно. Надо было по этой схеме поработать и с чиновниками. А ты спектакли устроил! Тут и взрыв газа, и автокатастрофа, и утопление по пьяной лавочке… Не было времени на такие сюжеты!
— Вы же сами, товарищ генерал-полковник, приказали, чтобы все выглядело естественно.
— Естественно выглядели бы дырки в голове, — отмахнулся начальник Управления. — Намек для мафии и урок остальным… Ну ладно. В целом мы сработали на четверку с плюсом. Большую гадюку задавили. Подождем, когда новая вылупится. А пока подготовь приказ, Юрий Петрович, отметь людей. Вопросы есть?
— Неужели все кончилось? — тихо, хоть это услышали все, спросил Седлецкий. — Как-то скромно прошло, незаметно, а?
— А зачем нам фейерверки? — в свою очередь, спросил начальник Управления. — Пусть другие пускают ракеты да хлопушки… А у нас — нормальная профессиональная работа. Утром народ проснется — и не догадается, что пережил очередной переворот. Только так и надо действовать. Все свободны. Спасибо, ребята, за службу!
Они очутились на темном и пустынном в этот поздний час Рождественском бульваре.
— Обмыть бы надо это дело! — сказал Акопов, помахивая бумажником. — Душа горит.
— Поддерживаю, — сказал Мирзоев. — Голосую двумя руками.
— Ну, не знаю… — сказал Седлецкий. — Я за рулем.
— Ничего, — сказал Толмачев. — Возьмем разгонную машину.
— Я — пас, — вздохнул Небаба. — И так желудок в узел сворачивается. На одних нервах столько времени… язва, ети ее мать! Так что без меня, без меня. Считайте, мысленно с вами.
Он пожал всем руки и поплелся к метро «Цветной бульвар».
Помолчали, проводили взглядами сутулую фигуру старшего дознавателя. Седлецкий, колеблясь, сказал:
— Двенадцатый час… Куда мы ополночь пойдем?
— Свинья грязь найдет, — засмеялся Акопов.
— Все, — сказал Толмачев — Беру командование на себя. Народу осталось как раз на один кузов. Ждите!
Через минуту он махнул из затормозившей «Волги»:
— Загружаемся!
И поехали они в бар к Юрику… Там, как и год назад, выли барды из динамиков, ритмично колыхались волны табачного дыма, а старичок-лошадник обмывал очередной выигрыш на бегах. Юрик выскочил из-за стойки, чтобы обнять Толмачева.
— Ну, Коля! Сто лет не видел. Где тусовался?
— Отдыхал. — Толмачев сложил из пальцев решеточку. — Вот, пришли с корешами обмыть возвращение.
Юрик оглядел сподвижников Толмачева и зябко поежился:
— Крутые мужики…
— Крутые — спасу нет. За каждым — мокруха… Так что мы у тебя посидим, Юрок. Не обессудь, если задержимся. Не обидим.
— Какие разговоры, Коля! — взмахнул Юрик салфеткой. — Да хоть до утра заседайте. Идите в уголок. Тут мне японского виски завезли…
— Японского не надо, — поморщился Толмачев. — Найди-ка русской водки, брат!
Оставшись с Савостьяновым, начальник Управления подмигнул своему заместителю:
— Еще пьешь «Эгрисси»?
