Под конец следствия в прокуратуру Мытищинского района следователю Муретову (помните, он начинал это дело?) пришло письмо из подмосковной Мамонтовки, в котором завуч детского дома Е. Новоспасская приглашает следователя на юбилей детского дома. Письмо как письмо, по существу, личного характера. Но в тексте письма автор сообщает, что возмущена преступлением Стрельцова и далее пишет, что по ее, Новоспасской, мнению: «Стрельцов — это наглый откормленный садист, уверенный в том, что положение, которое он занял в спортивном мире, его спасет или облегчит наказание».
И делает вывод: «Стрельцов — ни кто иной, как сексуальный выродок».
Кто хоть раз был в отделе писем любой более или менее популярной газеты или просто в нормальной организации, тот знает, как поступают с такого рода подметными письмами. Ан нет. Письмо «с мнением народа» следователь Муретов срочно отправил в прокуратуру области. И там эту находку достойно оценили — приобщили к делу (лист дела 251). И в этом, конечно, нарушения закона нет. Но задайтесь вопросом — почему сотни других писем от людей не менее уважаемых, чем этот педагог, остались за пределами дела? Да просто они следствию были не интересны и осложняли бы задачу, так как свидетельствовали за Стрельцова, в его защиту. Нормальными людьми владело понятное желание облегчить судьбу своего кумира. А следствие и суд их мнение и желание не устраивали.
Стрельцов сидел под стражей в Бутырке. Вернулась с чемпионата мира из Швеции сборная СССР. Выступила, естественно, неудачно. Во многом из-за отсутствия трех ведущих футболистов. Ну, со Стрельцовым понятно. Но почему не играли Татушин и Огоньков? Ведь они были только свидетелями по делу. Их вывели из состава сборной и дисквалифицировали еще 27 мая 1958 года, и после этого они так и не восстановились. От большого спорта их отлучили. Татушин утратил свои скоростные качества. У Огонькова обострилась болезнь почек. В сборной они больше не играли, были на тренерской работе. Оба рано ушли из жизни.
Из футболистов на допросы никого не вызывали, ограничились руководством, которое дало нужные следствию показания.
5 июля 1958 года следователь А. Маркво подписал обвинительное заключение. 7 июля 1958 года прокурор области П. Маркво направил его в суд.
Здесь хотелось бы сослаться на статью 17 Положения о прокурорском надзоре в СССР (1955 года), в пункте втором которого говорилось, что «прокурор обязан строго следить за тем, чтобы ни один гражданин не подвергался незаконному и необоснованному привлечению к уголовной ответственности или иному ограничению в правах». По делу Стрельцова это касается всех прокуроров, причастных к нему, это при их попустительстве так расследовалось дело.
Я не ставил перед собой задачу задним числом выгородить, обелить Э. Стрельцова. Если он виновен, то должен был отвечать. Но если виновен! И отвечать по закону и по справедливости, а не быть той пешкой, которой власть решила пожертвовать в назидание другим. А служебный долг тех прокуроров, честь мундира должны были стать гарантией того, чтобы дело расследовалось объективно. В УПК было записано, что задачами советского уголовного судопроизводства является быстрое и полное раскрытие преступлений, изобличение виновных и обеспечение правильного применения закона, с тем чтобы каждый совершивший преступление был подвергнут справедливому наказанию и ни один невиновный не был привлечен к уголовной ответственности и осужден. Именно такой подход хотелось найти в работе по этому делу следователей, прокуроров и судей. Но, увы…
Теперь о суде. Вспомните, как описывала его Э.А. Миронова в «Советской России»: «…Многие футболисты в то давнее время присутствовали на суде и собственными ушами слышали и видели…» Дело в том, что не было в суде никаких футболистов и ничего они там не слышали и не видели. Суд проходил при закрытых дверях.
По закону дело должно было быть направлено по подсудности в районный народный суд. Прокурор П. Маркво направил его в областной, а тот оставил его у себя для слушания в первой инстанции. Все бы ничего, это допускалось как исключение, но, по УПК РСФСР того периода, судебная процедура в областных судах была несколько иной, чем в районных, при этом она существенно ухудшала положение подсудимого.
В частности, в областном суде можно было не исследовать документы, заключения экспертиз, протоколы осмотров и экспериментов, но ссылаться в приговоре на них при этом разрешалось.
Если подсудимый признал свою вину, дал соответствующие показания, областной суд мог вообще дальнейшее судебное следствие не производить. Более того, мог отказаться и от выслушивания судебных прений сторон. Представляете картину: привезли в областной суд подсудимого, тот все рассказал честно, и суд сразу же удаляется для вынесения приговора? Вот, наверное, когда родилась поговорка: «Суду все ясно».
Статья 32 Закона о судоустройстве СССР, союзных и автономных республик (1938 года) определяла, что областному суду подсудны дела:
1. О контрреволюционных преступлениях.
2. Об особо опасных преступлениях в области государственного управления.
3. О хищениях социалистической собственности.
4. Об особо важных должностных и хозяйственных преступлениях.
Вот в какую компанию попал наш Стрельцов. К врагам народа(!), для которых приговоры умещались на двух-трех страницах и для которых было установлено это особое судопроизводство в областных судах — без судебного следствия, без исследования документов и иных доказательств и даже баз судебных прений.
В деле Стрельцова, правда, не было «только» оглашения документов, заключений экспертиз, протоколов следственных экспериментов и осмотров. Судебное следствие в сокращенном варианте и прения состоялись. Вину свою Стрельцов в изнасиловании опять признавал полностью, а по хулиганству — нет. Статья 143 часть 1 УК РСФСР (причинение легких телесных повреждений), естественно, «повисла» в воздухе.
Среди болельщиков упорно ходили слухи, что Стрельцов плохо вел себя в суде, пререкался с судьями и говорил, что лучше бы он остался жить во Франции, куда его приглашали. И за это его якобы «засудили».
Это неправда. Не давал Стрельцов повода к раздражению судей. Вел он себя в суде нормально, принес извинения потерпевшей, ни с кем не спорил, про возможность остаться за границей ничего не говорил.
Адвокат Московской городской коллегии Миловский просил оправдательного приговора по хулиганству. А за изнасилование — не более пяти лет лишения свободы. Не правда ли, странную позицию занял адвокат и, естественно, под его влиянием Стрельцов? Они фактически согласились с обвинением по изнасилованию и оспаривали лишь меру наказания по этому преступлению. Считаю, что Миловский должен был просить суд оправдать Стрельцова и по изнасилованию. Можно лишь предположить, что опытный адвокат понимал бесполезность и даже опасность для подсудимого борьбы за оправдательный приговор. Как мы уже знаем, суд дал двенадцать лет лишения свободы. Кассационные жалобы Стрельцова и две жалобы его адвоката Верховный Суд РСФСР оставил без удовлетворения.
Через два года — в 1960 году — в порядке помилования Президиум Верховного Совета РСФСР снизил Стрельцову наказание до семи лет. Сразу на пять лет. Может быть, дошло до власти возмущение людей по поводу неправого суда над Стрельцовым или сработали ходатайства друзей, болельщиков, родных? Сейчас сказать сложно.
Пробыв в различных колониях Кировской, Московской и Тульской областей почти пять лет и заработав на вредном производстве в Электростали и в районе Новомосковского химкомбината силикоз легких, Э. Стрельцов был условно-досрочно освобожден четвертого февраля 1963 года из исправительно- трудовой колонии Донского района Тульской области (45-я шахта по добыче кварца).
К сказанному можно добавить, что в июле 1998 года, в ходе завершения работы над книгой, неожиданно состоялось мое знакомство с Эльвирой Алексеевной Мироновой. Мы встретились в одной из телевизионных студий ОРТ, где в программе «Как это было» готовилась передача о судьбе Э.А. Стрельцова.
Эльвира Алексеевна — на пенсии. Она заслуженный юрист РСФСР, старший советник юстиции, проработала следователем около пятидесяти лет.
