Меньше чем за полминуты счет в этом кровавом противостоянии стал таким: со стороны двоих, что рвались от воды, несколько падений от пуль, которые наносили тяжелые удары, но не пробивали тончайшую пуленепробиваемую ткань, а со стороны боевиков – пятеро убитых.
Двое оставшихся отступили внутрь, за старинные стены, которые и артиллерийский снаряд вряд ли взял бы с первого раза, но и это их не спасло, Старший лейтенант Валентин Котик, держа автомат в одной руке и поливая дверной проем огнем, другой рванул из-за пояса 'лимонку', дернул зубами кольцо и, рухнув на землю, закатил гранату аккурат к ним под ноги.
Грохнул взрыв, и сразу же после того, как жаркая взрывная волна вздыбила пространство и вырвалась из двери, лейтенант ворвался внутрь и, как учили на многочасовых тренировках, дал три короткие очереди – сначала прямо перед собой, потом на уровне колен в один угол и тут же во второй. Он успел понять, что попал – по тому, как спели свою песню горячие пули. Понял и то, что попал уже в мертвых.
Котик победоносно вскинул кулак, обернулся, чтобы пригласить напарника к стремительному победному рукопожатию, но увидел, что тот лежит в двух метрах от входа, широко раскинув руки. Он сразу почувствовал, что Альметов убит наповал, хотя не понимал, как такое могло произойти. Котик бросился к мертвому товарищу, на ходу рванул из кармана переговорное устройство и заорал, не узнавая собственного голоса:
– Семь к одному! Семь к одному! Начали!
Михалев все понял. Фраза лейтенанта означала: у них убиты все семь, у нас один, можно начинать штурм.
Котик видел, что со всех сторон к флигелю несутся боевики. До ближайшего из них было метров семьдесят.
У него остались буквально мгновения, чтобы сдвинуть плиту и открыть ход для основной группы, но он не удержался и сначала бросился к убитому. Лейтенант перевернул товарища навзничь и понял, что тот погиб от гранатного осколка, который нашел единственный незащищенный квадратный сантиметр между шлемом и шеей.
– Черт!!! Саша!!!! Как же так?!
Он вспомнил любимую присказку погибшего товарища, который перед боем всегда повторял, как молитву: 'Умирать не страшно, братья! Страшно покидать живых!'
– Страшно, брат!!! – Котик яростно хлопнув себя ладонью по онемевшей ноге и бросился в пристройку. Над ним и рядом ударили первые очереди, которые крошили старый графский кирпич, но лейтенант почему-то был уверен, что боевики его не достанут, а если и попадут, то костюм защитит. Поэтому он встал во весь рост и успел увидеть всю картину вокруг себя: флигель одновременно атаковало человек десять, которые видели одинокого бойца, начисто, как казалось, лишенного шансов на спасение, поскольку деться ему было некуда.
Котик, вопреки логике боя, демонстративно повернулся к противнику спиной, хлопнул себя по заднице, потом помахал в сторону боевиков поднятым средним пальцем и только затем одним прыжком скрылся во флигеле.
Лейтенант отщелкнул от автомата прикрепленный к нему мощный металлический штырь, вставил его в специальное крепление, и оружие превратилось в нечто подобное лому.
Котик быстро вогнал его заостренный конец в узкую щель между стеной и плитой, потянул автомат на себя, и в эту же секунду грохнул взрыв, который разметал тело лейтенанта на молекулы – и одновременно бросил в сторону плиту, открывая ход. Через минуту из темноты подвала рванулись черные силуэты…
Психология штурма
…Ровно за пятнадцать минут до того, как из воды вылетели Котик с Альметовым, с противоположной стороны острова к пристани подошел двухпалубный речной 'трамвайчик', на борту которого находились двое: Беркас и крепыш в капитанской фуражке, управлявший судном.
Когда 'трамвайчику' до берега оставалось метров пятьдесят, к нему подошел катер с боевиками. Они перебрались на палубу, обшарили каждый закоулок судна, бегло осмотрели мешки с деньгами, главным образом для того, чтобы убедиться, что кроме зеленоватых банковских упаковок там ничего подозрительного нет, и затем по рации дали 'добро' на причаливание судна.
Каленину и его спутнику приказали спуститься в трюм.
– Дальше мы сами! – сказал один из боевиков, по манерам старший, и уверенно встал к штурвалу.
Судно аккуратно прижалось к видавшей виды причальной стенке, увешанной старыми автомобильными покрышками. Полетели канаты, которые окончательно успокоили корабль на положенном месте.
– Есть! – жизнерадостно отрапортовал тот, что стоял у штурвала.
– Начали! – тихо произнес в эту же секунду на противоположном берегу Гирин, и его приказ услышали сотни людей, вот уже двое суток маявшихся в ожидании этой короткой команды.
В рамках обычной логики это нетерпение трудно объяснить. Чего, казалось бы, рваться в бой, когда там, впереди, одна неизвестность и смертельная опасность? Но психология воина устроена иначе. Бойцы торопят момент начала схватки, потому что настраивают себя на смертельный риск, собирают в кулак волю, ловят кураж и ощущение непобедимости.
Находиться в таком состоянии ежесекундно невозможно. И чем дольше длится ожидание, тем больше шансов перегореть и потерять нужный настрой. А надо быть готовым к бою с хорошо вооруженным и обученным противником, да еще на ограниченном пространстве, когда невозможно задействовать все технические преимущества.
На победу в такой войне в первую очередь работают два фактора: внезапность и создание психологического превосходства.
И террорист Глухов, и генерал ФСБ Гирин точно знали, что никакой иной возможности штурмовать остров, кроме как с воды, нет. Террорист Глухов ждал атаки, готовился, варианты в голове проигрывал. Тем более, что не понаслышке знал про боевых пловцов и их умение внезапно атаковать. Именно поэтому он приказал своим подчиненным тщательно 'караулить воду' – особенно ночью, для чего и поставил вдоль берега мощные прожектора.
И все равно атака оказалась внезапной, так как Глухов не смог просчитать стремительный бросок из воды в исполнении Котика и Альметова, да еще средь ясного дня.
Но еще важнее – создать психологическое превосходство над противником! Главное – добиться, чтобы любые его действия, пусть самые решительные, не приводили к желаемому результату. К примеру, все понимают, что среди штурмующих практически неизбежны потери. Обороняющиеся ждут этих потерь и надеются, что, если их будет много, атака захлебнется. Поэтому атакующие бойцы, те, что вступают в бой первыми, сразу погибать не имеют права. Вот как хочешь, но не умирай!
Их задача – отвоевать тридцать секунд, нанести максимальный урон противнику, а если уж погибать или выходить из боя по причине тяжелого ранения, то только после выполнения задачи, когда подошли основные силы. Это формирует в противнике комплекс безысходности и заведомого поражения: как же так – я стреляю, а они не падают!?
Поэтому надо обязательно первыми же выстрелами нанести противнику максимальный урон! Когда вокруг начинают гибнуть товарищи, сохранить самообладание и боеспособность может не каждый. Смерть от огнестрельной раны – зрелище малоприятное: человек умирает кроваво, в конвульсиях, с предсмертным хрипом или жутким воем от болевого шока.
И еще. Надо, чтобы что-то из происходящего было противнику абсолютно непонятно, не вписывалось в привычные представления, заставляло нервничать. Вот бежит, к примеру, лейтенант Котик прямо на стреляющих в него боевиков, а у них в головах полный сумбур, концы с концами не сходятся. Во-первых, из воды выскочил, как черт из преисподней! Во-вторых, стреляет вроде, а выстрелов не слышно, только пули одна за одной свою цель находят. А его пуля не берет! С ног валит, а толку нет: снова бежит, как ни в чем не бывало да огнем поливает…
– Начали! – тихо произнес генерал Гирин, как спусковой крючок нажал, и полковник Михалев осветил фонариком свою руку, показывая бойцам три пальца. Это значит – через три минуты они рванутся из-за
