восстает против Жаклин; 3) боязнью возможного судебного процесса между ними, который даст пищу жадной и крикливой заморской печати, что должно меня прикончить и окончательно погубить, о чем здесь так страстно мечтают».
Свою встречу с Пастернаком Шеве описал Фельтринелли и получил от него поручение:
«28 июля 1959
Дорогой господин Шеве!
(...) Прошу от всего сердца довести до нашего друга следующие факты.
1) М-м П<руайяр> передала мне список выплат по счету П<астернака>, я в ближайшее время это осуществлю.
2) Под давлением м-м П<руайяр> мы пришли к теоретическому взаимопониманию того, что касается русского издания Д<октора> Ж<иваго> и Автобиографии.
3) Что до русского издания, то наверное интересно открыть ему, что м-м П<руайяр> играла ведущую роль в печатании пиратского голландского издания по-русски и в его распространении в павильоне Ватикана во время Брюссельской всемирной выставки. Из Голландии набор был переправлен в Мичиганский университет, и поэтому я спешно должен был нажать на Мичиган, чтобы защитить копирайт. Отсюда появились, к сожалению, и некоторые ошибки в моем издании!
4) Дополнительно два замечания о пиратских планах двух киностудий по поводу Д<октора> Ж<иваго>. В моем теперешнем положении я не имею права принимать меры против этих киностудий. (Но и у м-м П<руайяр> тоже нет полномочий от П<астернака> против этих людей). Лишь бумаги, которые я послал П<астернаку> на подпись, могут (когда будут заверены двумя западными свидетелями) обеспечить защиту авторских прав. Защита авторского права имеет огромное значение также и для нас, иначе нас могут обвинить в мошенничестве. Я прошу вас, милый господин Шеве, передать прямо тому, «кому следует», эти чрезвычайно важные вопросы. Я рассчитываю на вашу честность и очень надеюсь выразить вам лично свою благодарность.
Ваш Фельтринелли».
Сказанное тут о Жаклин – откровенный поклеп: к пиратскому «Живаго» она, как мы знаем, отношения не имела и сама была обманута в мутоновской истории. Сознательно лгал Фельтринелли или просто запутался в русских изданиях, уже не имеет значения. Скорее всего, удачно пользовался путаницей. Ну а уж причина появления ошибок в собственном русском издании Фельтринелли коренилась в его сознательной позиции монополиста, боявшегося чужих исправлений как чумы.
2 августа 1959 Пастернак наконец отвечал Фельтринелли:
«(...) Мой друг, я должен попросить извинения одновременно у Вас и у мадам де Пруайяр. Неурядицы, которые я посеял в вас обоих, одинаково огорчают и Вас и мадам. Я виноват во всем этом равно перед мадам и перед Вами. Мне не надо приводить Вам новые доказательства моего безграничного доверия, высокого уважения и восхищения. Теперь больше, чем когда-либо я готов повторить: при том, что я написал роман, Вы были и остаетесь единственным автором и инициатором его кругосветного путешествия, судьбы и успеха. Надо ли мне добавлять к этому, насколько безмерно велико и естественно было и остается мое восхищение и благодарность.
Я не буду таиться. О Ваших письмах и предложениях я знаю уже почти месяц. Извините мне задержку, чем, должно быть, я Вас измучил. Простите, я отвечу Вам не таясь и со всей прямотой. Я откладывал чтение Ваших документов из страха и только сегодня был вынужден все их пробежать – это совпало с тем, что я в то же время, примерно с месяц, начал, наконец, новую работу (Пастернак говорит о работе над пьесой «Слепая красавица». –
Дальнейшее продолжение письма относится частью к Вам, а частью к м-м де П<руайяр>. (...) Я пробежал письма Фельтринелли. Я был неправ. Он никому ничем не угрожает. Я должен его защитить. Он не прибегал к таким жестким мерам. Тем не менее он прав. Я свыше меры запутал дела и виноват перед ним и еще более – перед вами. Итак простите меня, пожалуйста, оба. Каковы мои желания? (...) Я хочу, чтобы распространение моих работ теперешних и будущих за границей продолжалось, не останавливаясь ни перед какими препятствиями, и чтобы это распространение без каких-либо ограничений в изданиях оригинальных и переводных текстов, экранизациях, радио и т. д. осуществлялось, велось, направлялось и контролировалось господином Джанджакомо Фельтринелли в Милане, моим главным издателем. В этом я соглашаюсь со всеми его проектами и предложениями, присланными мне и составленными в форме контрактов, которые, однако, я не имею права подписывать. Это одно из тех вынужденных неудобств, в предвидении которых я обязал мадам де Пруайяр заменить меня своим авторитетом, убеждениями, именем и подписью. В этой замене я рассматриваю мадам как выразительницу моего полного доверия к г-ну Фельтринелли и нравственную поддержку его предприятий, как всегда прекрасных и удачных.
(...) Мое желание, чтобы мадам де Пруайяр по своей доброте и дружбе со мной и г-н Фельтринелли, опираясь на свой опыт, знание дела, способности к вдохновенным и спасительным начинаниям и свою щедрость, составили бы два полюса двойных полномочий, или, если это невыполнимо, соблаговолили придумать какую-либо иную систему распоряжения и регулирования, соответствующую моему бесправному положению, которое они оба должны понять и которое нуждается в уважении».
В этом же письме Пастернак отказался от получения денег через Д'Анджело, считая, что кризис в его отношениях с властями постепенно проходит: на театральных афишах вновь появилось его имя как переводчика, с ним заключили договор на перевод драмы Кальдерона «Стойкий принц». Но взятые долги надо было отдавать, и потому Пастернака очень обрадовали деньги, посланные Жаклин через сотрудницу французского посольства Анастасию Дурову.
Постепенно Хайнц Шеве становился главным толкователем позиции Фельтринелли, и Пастернак не мог уже ограничиваться собственным пониманием взглядов своего издателя. По словам Шеве, Фельтринелли непременно начнет процесс против Пруайяр, если Пастернак не подпишет присланный ему новый договор.
14 ноября Пастернак отправил Жаклин письмо, начинавшееся словами: «... я не согласен с О<льгой>, которая считает, что нужно ограничить мою переписку тем путем, каким я пользуюсь сейчас». Путем этим была Анастасия Дурова, с которой желала встречаться сама Ивинская, тем самым сосредотачивая контроль за пастернаковской перепиской с Францией. Об этом, кстати, просил Ольгу Всеволодовну и Фельтринелли – в письме, адресованном непосредственно ей. Канцелярия Ивинской с каждым месяцем становилась все более неподконтрольной Пастернаку.
Борис Леонидович продолжал:
«Возникло несколько предложений помощи из Италии (но не от Ф<ельтрине>лли), и складывается благоприятная ситуация для того, чтобы ее принять, но совсем в другой комбинации, поэтому я написал Фельтринелли неделю тому назад, 5-го или 6-го числа, по-немецки – письмо пойдет через руки Х<айнца> Ш<еве>. Я просил его установить способ помощи, который при постоянном использовании не исчерпал бы (в итоге) более десятой части общей суммы. Если его устроит такое условие, пусть он присылает нам каждые три месяца, четыре раза в год (он уже это делал) примерно такие же суммы, как летом мне была передана от вас милой кавалерист-девицей Д<уровой>.
Вечером пришли Ваши десять тысяч (в первый раз их было двадцать, пять тысяч – в следующий раз и теперь десять). Как это было снова кстати! Но если бы я знал утром, что нас ждет, я не стал бы писать письмо Ф<ельтри-нелли>.
(Постепенно у меня возникают подозрения, что деньги, которые вы мне так часто и много посылаете, ничего общего не имеют с Ф(ельтринелли). Что источником этих сумм, может быть, является г-н Галлимар, любезно сохранивший их для меня)».
Тем временем Фельтринелли послал в Переделкино новый договор с дополнительными статьями, но с настойчивым предложением подписать его числом трехлетней давности.
«Милан, 13 ноября 1959
Дорогой и глубокоуважаемый Борис Пастернак! Вам уже надоело слушать об отношениях Пруайяр – Фельтринелли. Поэтому пишу Вам наскоро и кратко. Прилагаю контракт, который прошу Вас подписать, исходя из следующих соображений.
1) Речь идет о договоре, который практически является дополнением предыдущего, заключенного нами в 1956 году. Поэтому на нем стоит дата 30 июня 1956. Дополнения составлены в соответствии с Вашим последним августовским письмом 1959 года.
