немедленно сделали обыск, но они не хотели даже смотреть, когда я открывала шкафы и сундуки и показывала им, что в них находится. Они говорили, что они в обыске не нуждаются и абсолютно мне доверяют. Показывая оставшиеся после него вещи, я рассказала им, что я его похоронила в костюме его отца, привезенном Сурковым из Англии (на самом деле – Константином Симоновым. –
19 января 1961-го, то есть спустя месяц после суда в Москве, сведения о процессе просочились на Запад. Издатель «Воздушных путей» Роман Гринберг писал Глебу Струве:
«Сегодня во всех газетах история Ольги Всеволодовны Ивинской и ее дочери Ирины (...).
Когда я писал «уголовное» в кавычках, я, разумеется, не имел в виду, что ОВИ могла совершить что- нибудь преступного в обыденном смысле, а имел в виду, что власти предержащие ей «пришили» что-то такое, чтобы суметь ее приговорить. Вы же знаете, что Россия, может, единственная страна в мире, где выносится приговор до вердикта. А вина ОВ была в глазах партии в том, что она выполняла поручения БЛП для за границы. И кто знает, возможно, что она и помогала мне несколько раз в жизни? Вы ошибочно пишете, что дочь ее, Ирина, тоже приговоренная к трем годам, – дочь от БЛ. Нет, ей было около пяти лет, когда БЛ познакомился с ОВ».
Все газеты стремились напечатать какие-то подробности о скандальном процессе. Обратились и к специалисту по Пастернаку Глебу Струве. Борис Филиппов в письме от 1 февраля 1961 благодарил своего соавтора:
«Я очень рад, что Вы отказались дать статью о Ларе – Ольге Ивинской. Не нравится мне вся эта шумиха: несчастным женщинам она не поможет, а в ней такой непрятный налет базарного интереса к интимной жизни покойного писателя... Думаю, что дата первого знакомства с Ивинской неверна: сведущие люди мне говорили, что Ирина – ДОЧЬ Пастернака. Но кто может проверить – знали ли это хорошо сами сведущие люди?»
Узнав об осуждении матери и дочери, Запад взорвался протестами. Международная кампания в защиту Лары шла по всему миру. Ее поддерживали многие знаменитые фигуры: писатели, ученые, общественные деятели, руководители государств.
Существенные шаги со своей стороны предпринял и Фельтринелли. Пытаясь вызволить Ивинскую, он решил задружиться с Москвой и передал руководству Института Маркса-Энгельса-Ленина оригиналы нескольких писем Пастернака.
«В чем смысл этого жеста? – спрашивает сын издателя Карло. – Вот как объяснил его Поспелову сам Джанджакомо: „Бесполезно говорить вам, насколько по-человечески были важны для меня эти бумаги. Я добровольно передаю их вам, если это решение сможет быть расценено как шаг к закрытию данного дела“» (Карло, с. 183).
Летом 1962 года, отсидев половину срока, на свободу вышла Ирина Емельянова. Сыграло ли какую-то роль заступничество Фельтринелли? Он был уверен, что да:
«Я думаю, – писал он 2 июля 1962 находившемуся в Москве Шеве, – не стоит распространяться о той роли (большой или малой), которую я сыграл в освобождении О. и И. (Фельтринелли поторопился с выводами: Ивинскую отпустят только осенью 1964. –
Конечно, судьбу Зинаиды Николаевны нельзя равнять с драмой Ивинской, но ей тоже досталась горькая участь. В не отправленном письме Хрущеву (5 августа 1963) она так описывала свое положение:
«Я кругом в долгах, и мне еще надо вернуть полученную однажды ссуду Литфонда. За три года вышла одна маленькая книжка стихов Б. Пастернака, и больше никаких договоров с нами, наследниками, не заключают. За многолетние издания различных произведений Б. Пастернака за рубежом в иностранных банках на счету моего мужа лежат деньги, которые могли бы избавить меня от материальных затруднений. Из письма сестры Б. Л., живущей в Англии, мне стало известно, что единственным препятствием перевода денег в СССР итальянский издатель Фельтринелли считает отсутствие разрешения Советского правительства.
(...) Прошу Вас: не оставляйте меня в моем безвыходном положении – очень тяжело на старости лет оказаться необеспеченной, без пенсии и не иметь уверенности в завтрашнем дне и не знать, как расплатиться с долгами» (Зинаида Пастернак, с. 14—15).
Младший сын Пастернака Леонид отговорил мать посылать это письмо.
Как вспоминал старший сын Евгений, «угрозы выселения с дачи, болезни и быстро надвигающаяся старость толкали ее (Зинаиду Николаевну. –
«Милан, 27 апреля 1965.
Милостивая сударыня,
Я получил Ваше письмо от 12 марта 65 и рад известиям от
Вас.
К сожалению, ответ на Ваши вопросы, который я прилагаю, написан по-итальянски, потому что мне трудно перевести на французский различные юридические термины, которые соответствуют разным вопросам, которые Вы мне задали. Надеюсь, что у Вас не будет трудностей это перевести на русский.
Прошу принять мои уверения в лучших чувствах.
Джанджакомо Фельтринелли» (Континент, № 108,
с. 273—274).
«К письму, – пишет Евгений Пастернак, – был приложен длинный список бумаг, требуемых адвокатами, которые должны были определить официально подтвержденное отсутствие на территории Советского Союза завещания, подписанного покойным, состав законной семьи на момент смерти, отсутствие побочных детей и других законных наследников и разные другие документы, заверенные как союзными, так и республиканскими должностными лицами, налоговые бумаги от всех наследников и всевозможные юридические справки о законах наследного авторского права» (там же, с. 274).
Собрать все это больной Зинаиде Николаевне было не под силу. Она положилась на судьбу.
Между тем, 9 ноября 1964 Лидия Чуковская записала в своем дневнике слова Анны Ахматовой:
«Все радиостанции мира кричат об освобождении Ивинской и Бродского. Для того ли я растила Иосифа, чтобы имя его стояло рядом с именем этой особы... Ладно, приеду в Италию, потом в Оксфорд – и объясню им who is who» (Чуковская, т. 3, с. 249—250).
Чуковская замечает:
«Боюсь, не удастся. Поэзия сильнее правды. Боюсь, Ивинская все равно войдет в историю как звезда любви, как муза великого поэта... Как Лара из „Живаго“. – Нет, не так, – ответила, подумав, Анна Андреевна. – Она войдет, как Авдотья Панаева, обокравшая первую жену Огарева. Так» (там же).
После того, как в 1965 Серджо Д'Анджело предъявил иск Фельтринелли о выплате ему половины пастернаковских гонораров, в Кремле стали беспокоиться за судьбу этих значительных сумм, и советские юристы из Инюрколлегии подключились к защите прежнего врага – Фельтринелли. Были предъявлены бумаги от наследников. Идея Д'Анджело «использовать долю этого состояния на учреждение литературной премии в честь Пастернака для молодых талантов, которые наилучшим образом будут представлять ценности свободы», рухнула. С его точки зрения, это намерение вынудило Фельтринелли вступить в договорные отношения с советскими адвокатами и, чтобы насолить Д'Анджело, согласиться в конце концов на выплату гонораров.
«Мы с братом, – рассказывает Евгений Борисович, – не считали возможным поднимать вопрос о заграничном наследстве до освобождения Ивинской. После смерти Пастернака у нее не было никаких законных прав на получение гонораров. Совместно с Инюрколлегией мы выработали соглашение о дарении Ольге Всеволодовне равной с нами четвертой части от общей суммы, что соответствовало высказанному ею желанию. (...) После крупных отчислений в соответствующие советские организации, первые выплаты пришли через год после смерти Зинаиды Николаевны Пастернак, летом 1967 года» (Континент, № 108, с.
