ребята, не расстраивайтесь, вот-вот начнется новая война, и тогда вы, быть может, станете такими же счастливыми, как я.
Показывайте меня в школах, во всех школах мира. Разрешайте детишкам подходить ко мне, что тут плохого? Сперва они, пожалуй, будут кричать и по ночам видеть кошмары, но потом привыкнут, потому что должны привыкнуть, а лучше всего приучать к этому сызмальства. Соберите их вокруг моего ящика и скажите им — девочки и мальчики, подойдите-ка поближе и посмотрите на вашего папочку. Подойдите и взгляните на себя самих. Скоро вы вырастете и, вместо того чтобы стать большими и сильными мужчинами и женщинами, станете такими, как он. Вам предоставят возможность умереть за родину. Но, быть может, вы не умрете, а вернетесь домой вот такими, как он. Ибо, милые детки, умирают не все.
Пожалуйста, поближе. Вон ты там! Чего жмешься к доске? Что с тобой? Зачем же реветь, глупая маленькая девочка, подойди сюда и посмотри на этого милого дядю, который когда-то был молодым солдатом. Разве ты не помнишь его? Разве ты не помнишь, маленькая плакса, как ты размахивала флажками, как собирала станиоль от шоколада и в обмен на него получала купоны за бережливость? Ты, конечно, все помнишь, глупенькая. Так вот — перед тобой тот самый солдат, для которого ты все это делала.
Подойдите, дети, хорошенько поглядите, а затем дружно споем наши новые госпитальные песенки:
Повезите меня по колледжам и университетам, по академиям и монастырям. Созовите девушек, здоровых и красивых девушек. Укажите на меня пальцем и скажите — вот, девушки, ваш отец. Еще прошлой ночью этот парень был сильным. Вот ваш маленький сынок, ваш младенец, плод вашей любви, ваша надежда на будущее. Взгляните на него, девушки, и вы не забудете его. Взгляните на эту глубокую красную рану — в этом месте, девушки, у него было лицо. Дотроньтесь до него, девушки, бояться нечего. Наклонитесь к нему и поцелуйте эту штуку. Правда, потом вам придется вытереть губы, но это не важно — любовник есть любовник, а кто же он, этот парень, если не ваш любовник?
Созовите всех молодых ребят и скажите им — вот ваш брат, вот ваш лучший друг, вот вы сами, молодые люди. Это весьма любопытный случай, молодые люди, нам известно, что там, внутри, заключен мозг. Фактически — это просто кусок живого мяса вроде того среза мышечной ткани, который мы прошлым летом сохраняли живым в лаборатории. Но тут перед вами совсем другой кусок мяса, ибо в нем, помимо всего прочего, содержится еще и мозг. Теперь слушайте меня внимательно, юные джентльмены. Этот мозг думает. Может, он думает о музыке. Может, он сочинил какую-то великую симфонию, или математическую формулу, способную изменить весь мир, или книгу, которая сделает людей добрее, или выдумал способ спасения людей от рака. Это очень интересная проблема, джентльмены: если в этом мозгу действительно скрыты подобные тайны, — как же нам их узнать? Но как бы то ни было, джентльмены, он дышит и мыслит, хоть и кажется мертвым вроде лягушки под хлороформом, во вспоротом брюшке которой видно ее бьющееся сердце. Он немой и беспомощный, но все-таки живой. Вот ваше будущее, вот осуществление ваших светлых и дерзких мечтаний, вот чего так усердно добиваются ваши лидеры. Хорошо подумайте об этом, юные джентльмены. Взвесьте все до конца, после чего мы продолжим изучение истории варваров, погубивших Рим.
Повезите меня в города, где есть парламенты, и рейхстаги, и конгрессы, и палаты представителей. Я хочу побывать там, когда они станут говорить о чести и справедливости, о демократии для всего мира и о самоопределении народов. Я напомню им, что не имею языка и не могу выпятить им изнутри щеку, тем более что и ее у меня нет. Но у государственных деятелей есть языки. Есть у них и самоуверенность. Поставьте мой стеклянный ящик на стол спикера так, чтобы при каждом ударе молотка он позвякивал. А потом пусть себе говорят про торговую политику и эмбарго, про новые колонии и старые распри. Пусть толкуют об угрозе со стороны желтой расы и о тяжком бремени ответственности белого человека, и почему мы должны взыскать деньги с Германии или с какой-то другой страны, которая окажется следующей Германией. Пусть поговорят о южноамериканском рынке, о тех, кто пытается выбить нас оттуда, о причинах слабости нашего торгового флота; пусть пошлют кому надо хорошую, резкую ноту. Пусть поговорят о расширении производства боеприпасов, и самолетов, и боевых кораблей, и танков, и ядовитых газов — все это нам очень нужно, без этого нам никак не обойтись, да и как, черт возьми, защищать мир? Голыми руками, что ли? Пусть они вступают в блоки и союзы, пусть заключают пакты о взаимопомощи и гарантируют чей-то нейтралитет. Пусть пишут проекты нот и ультиматумов, протестов и обличений.
Но прежде чем голосовать, прежде чем приказать всем парням приступить к взаимному истреблению, пусть самый главный парень легонько стукнет своим молотком по моему ящику, и тогда укажите на меня депутатам и скажите — вот, джентльмены, единственный вопрос, стоящий перед этой палатой: вы за это или вы против этого? Если они против, то пусть встанут, как надлежит мужчинам, и голосуют. Если же они за это, то пусть их повесят, утопят, четвертуют, разрежут на мелкие кусочки и в таком искромсанном виде повезут по улицам, а потом разбросают их останки по полям, где к ним не притронется ни одно чистое животное, и пусть там, где сгниют их разодранные телеса, никогда не взойдет ни один зеленый стебелек.
Повезите меня по вашим церквам, по вашим величественным соборам, которые через каждые пятьдесят лет приходится перестраивать, потому что войны разрушают их. Пронесите меня в моем стеклянном ящике от портала до алтаря, к которому столько раз проходили короли, священники, невесты и дети-конфирманты, чтобы поцеловать осколок дерева от того самого креста, на котором было распято тело человека, на чью долю выпало счастье умереть. Поставьте меня высоко на ваших алтарях и взывайте к господу — пусть смотрит на своих милых, возлюбленных чад, пристрастившихся к убийству. Помашите надо мной кадильницей с ладаном, запаха которого я не восприму. Пролейте на меня священное вино, вкуса которого я не почувствую. Бубните надо мной молитвы, которых я не услышу. Проделайте все старинные обряды, для совершения которых у меня нет ни рук, ни ног. Затяните хором аллилуйю, которой мне не спеть. Пойте громче, пойте звонче, пойте для меня, идиоты вы этакие, ибо я знаю правду, а вы, идиоты, не знаете ее. Идиоты, идиоты, идиоты…
