приставили часовых. В тесной каюте было темно, иллюминатор был закрыт по-штормовому.
— Чего с нами сделают, господин боцман? — робко, шепелявя, спросил Попов. В свалке ему выбили два зуба.
— Чего бог даст, заячья твоя душа, — отвечал старик.
Попов виновато опустил глаза и покраснел.
— Так ить его сила, а мы безоружные, — пробормотал он снова.
— Вот что, ребята! — внушительно сказал боцман. — Что бы там ни было, присягу не забывать! Ежели насчет крепости и прочего спрос начнут, отвечать всем в одно: служили, мол, на дальнем кордоне и знать ничего не знаем. Только-де знаем, что большой силы сикурс должен в Петропавловск подойти. Понятно?
— Понятно. Не подкачаем, дядя Усов, — за всех отвечал Удалов.
— То-то, понятно, шалопут! Счастье твое, что тебе неприятель рожу поуродовал, а то всыпал бы я тебе за 'дядю'.
— Я ведь шутейно, — сказал Удалов и фыркнул. — Оно и вас, господин боцман, бог счастьем не обошел, — не удержался он.
Боцман сердито нахмурил брови, но в это время дверь в каюту отворилась и вошли офицер и два матроса. Судя по бинтам, ящику с медикаментами, тазу и кувшину с водой, это был врач. Он перевязал Усова, дал примочек остальным.
После этого русских моряков возили на фрегат 'La Force' для допроса к адмиралу, но никаких показаний, кроме тех, о которых они условились заранее, от них не получили.
Вечером пленным дали ужин и по кружке вина, а после вечерней зари им сделал поверку лейтенант, захвативший их в плен. Он вошел в каюту в сопровождении двух вооруженных матросов, которые, не помещаясь в каюте, стали в дверях. Один из них приподнял над головой фонарь. Лейтенант держался рукой за грудь и изредка сплевывал в белый платок.
— Видать, и на этого рыгале напало, — подмигнул Удалов.
Пленные засмеялись, а лейтенант сердито посмотрел на Удалова и, обернувшись к караулу, спросил:
— C'est lui qui m'a frappe?[27]
— Oui, mon lieutenant[28], - сказал один из матросов.
— Mauvais sujet[29], - сказал лейтенант, сердито пригрозив Удалову пальцем.
Пленные улеглись, но ночь прошла беспокойно. Хныкал и стонал Попов, и метался старик Усов. Рана начала сильно его беспокоить. В полузабытьи он попросил пить, и Удалов на своем удивительном французском языке сумел объяснить часовому, в чем дело. Тот по его просьбе принес целый анкерок холодной пресной воды.
Спать Удалову не хотелось. Он лежал в темноте, закинув за голову руки, и мысли его были на пятой батарее, которую он строил до своей несчастной поездки за кирпичом. 'Не спят небось, сердешные, — думал он про товарищей по экипажу. — Начеку, завтра бой… А я уж отвоевался'. Он представил себе, с каким тревожным чувством слушают его товарищи бой склянок на неприятельской эскадре.
Усов в темноте потянулся за водой и, видно, неловко повернувшись, глухо застонал.
— Стой, дядя Усов, я помогу, — шепотом сказал Удалов и, напоив боцмана, подсел рядом. — Мозжит ухо-то? — сочувственно спросил он.
— Не в ухе дело — в голову стреляет, аж в щеку да в плечо отдает, сердито сказал старик.
— А ты холодной водой. Вот постой…
Удалов снял с себя фланелевку, смочил ее из ковша и, отжав, стал прикладывать к незабинтованным местам на голове боцмана.
— Так будто облегчает, спасибо, — тихо оказал старик. — Да ты, парень, ложись. Ай не спится?
— Не спится… Смех смехом, а обидно, дуриком влетели, как кур во щи. Ребята завтра бой примут, на смерть пойдут…
— Не говори ты мне! Двадцать лет боцманом, тридцать пять лет во флоте, два раза кругом света ходил, а тут оплошал!
Старик заволновался, привстал, но боль резнула его через всю левую часть головы, и он глухо за стонал.
— Лежи, господин боцман, — ласково сказал Удалов. — Не бунтуйся. Твоей вины тут нету. Кто виноват, что ветер упал? Никто. А наши, я так считаю, что спуску неприятелю не дадут, а?
— Его превосходительство адмирал Завойко — он орел, он могет. А особливо господин капитан Изыльметов, — хрипло сказал старик, успокаиваясь. — А ребята, известно, при оружии и артиллерия.
— Будь у нас топоры, мы бы тоже зря не дались.
Разговор замолк. Боцман забылся и во сне глухо стонал. Угомонился Попов, и давно на всю жилую палубу храпел Бледных… На другое утро все четверо проснулись в подавленном настроении. На судне после утренней уборки была необычная суета. Около восьми часов послышалась орудийная стрельба, которая длилась несколько часов. Было ясно, что происходило сражение. Пленные мучились неизвестностью. Боцман молился 'о даровании победы и посрамлении супостатов'. К концу дня сражение, видно, утихло. Бриг не принимал в нем участия.
Вскоре по окончании стрельбы дверь открылась, и в каюту, улыбаясь, вошел черноволосый парень, голова которого на этот раз была не в красной повязке, а просто забинтована.
— Alors, comment ca va? — обратился он к Удалову. — Voila une petite chose pour vous. Tout de meme nous ne sommes pas des sauvages qui mangent leurs prisonniers[30], - сказал он и протянул две пачки табаку.
— Бусурман, а совесть имеет, — снисходительно сказал старый боцман, узнав, что находится в пачках. — Спроси его, парень, чем кончилась баталия, — обратился он к Удалову, с полным доверием относясь к его лингвистическим способностям.
Это поручение не затруднило матроса.
— Эй, мусью, — сказал он, — пальба-то, пальба — бум! бум! Преферанс чей, а? Наша взяла ай нет! Преферанс виктория, значит, чья?
Француз напряженно вглядывался, стараясь понять, затем вдруг улыбнулся и закивал головой.
— Се combat, voyons. Sans resultat. C'est un assault preliminaire. Ce n'est pas une attaque generale[31].
— Ага, понял, — сказал Удалов, внимательно следивший за губами француза. — Артиллерийский, говорит, был бой, без результата. Генерал хотел в атаку идтить, да не вышло.
Не очень удовлетворенный своим переводом, Удалов помолчал и добавил:
— А какой такой генерал, хрен его знает.
Узнав, что атака неприятеля на этот раз не удалась, пленные повеселели.
Прошло еще два дня.
Усов был тяжело болен, рана его воспалилась. Остальные стали привыкать к своему положению. Попов, по целым дням не слезавший с койки, томился опасениями за свою судьбу и дурными предчувствиями. Бледных раздобыл при помощи Удалова свайку и кусок каната, распустил его на пряди и плел веревочные туфли. Они имели большой успех у команды брига и приносили доход, а когда Удалов предложил товарищу вплетать узором разноцветные ленты, туфли приобрели совсем щегольской вид, и спрос на них появился даже со стороны офицеров.
Жалея старого боцмана, Удалов часто присаживался возле него и отвлекал его внимание от боли разными историями, сказками и матросскими прибаутками, которых он знал неисчислимое количество. Порою он болтал на своем 'французском' языке с матросами из команды брига, приходившими в качестве заказчиков к Бледных. Особенно частым посетителем был курчавый матрос тот, кто принес табак. Его звали Жозеф. Удалов делал во французском языке большие успехи. Природная сообразительность и музыкальный слух сослужили ему в этом деле хорошую службу.
Вечером 23 августа пленные узнали от Жозефа, что назавтра назначен штурм Петропавловска.
Еще было темно, когда на судах всей эскадры заиграли горнисты и послышалось пыхтение парохода 'Вираго', гулко разносящееся по воде.
