Силуэты — темные, искаженные силуэты — метались за гранью врат. Тени плясали в глубине шаров. Искривленные отражения двигались в зеркалах. Голоса доносились сквозь порталы и драгоценные камни.
Эти создания были всем, что жило в целой вселенной. Даже Синовал не знал — что лежит за пределами этой галактики. Эти создания вышли за пределы их собственной галактики, достигли каждой галактики в их вселенной, и они уничтожили все.
Масштабы этого потрясали его воображение.
Синовал уже давно ничего не боялся, но когда он представил то, что он собирается сделать — он почувствовал легкий укол в груди. На одно мгновение его сердце забилось быстрее.
Но если он и боялся их — они также боялись его. За мощь, которой он обладал, за знания, которыми он был наделен, за волю, которую он проявлял...
Они боялись его.
— Я знаю, что ты можешь меня слышать. — прошептал он. — Готовься.
Я иду за тобой.
Это был его дом. Когда Джорах Марраго, через мгновение после выхода из гиперпространства, взглянул на Центаври Прайм под ним, он понял, со внезапным, острым уколом сожаления и печали, что он никогда больше не покинет этот мир вновь.
Пятнадцать лет он был в изгнании. Примерно двенадцать лет назад, как раз перед тем как был уничтожен Нарн, он был готов вернуться, и этот шанс у него отобрали. Тогда ему было отказано в возвращении. Этого больше не повторится.
Центаври Прайм была его домом и никто, ни человек ни чужак ни Император не отнимет ее у него.
Он так растерялся от нахлынувшей ностальгии, что ему потребовалась почти минута, чтобы понять что что—то не так. Это было потенциально фатальной ошибкой, той, которой он был бы взбешен, сделай ее кто—то другой. Злясь на себя, он сосредоточился на том, что происходило перед ним.
Что—то было не так.
Где, во имя Великого Создателя, были все остальные? Его флот был здесь целиком, проделав путешествие через гиперпространство без особых трудностей. Но где были ворлонцы? Где были оборонительные корабли Центавра? Почему не реагировала защитная сеть? Он несколько десятков лет был Лордом—Генералом космического флота его народа, и он отвечал за планетарную защиту. Он так же провел последние двенадцать лет атакуя, защищая и удерживая миры Центавра. Их защита строилась по одному образцу. Всегда.
А здесь не было никаких признаков этого. Не было ни следа, ничего.
Это отдавало ловушкой. Это выглядело ловушкой, и все же...
Он не мог понять этого.
— Ничего. — поступил доклад с мостика. — На орбите нигде ни единого корабля. Если они как—то смогли замаскироваться — они используют технологии выше тех, что мы можем отследить.
И, учитывая что в этом отношении им немало помогли Синовал и Собор — это означало технологии выше тех, которыми сейчас владеют ворлонцы.
Пока он разбирался с ситуацией — Марраго приказал своему флоту развернуть стандартный оборонительный строй. Он всегда верил в предосторожность и досадовал, столкнувшись с такой проблемой. Было ли это частью той судьбы, что, как предсказывала Оракул, падет на его мир?
Он не собирался поспешно ввязываться во что—либо — тут все выглядело подозрительным.
—Лорд—генерал. — поступил, наконец, доклад. — Планета... там замечены странные атмосферные явления. По большей части они сконцентрированы над столицей, но они расширяются.
Марраго прикрыл глаза, представляя себе бурю, огонь и безумие.
— Отправьте разведывательный корабль. — приказал он. — Я хочу поближе взглянуть на столицу.
Он подождал, пока его приказ не был исполнен и вернулся к своим раздумьям. Будь проклята Оракул! Вся эта экспедиция не была как следует спланирована. Его флот был не готов. Все шло не так. И он в это вляпался.
— Лорд—генерал! Сообщение от разведывательного корабля.
Марраго насторожился от тревоги в голосе офицера.
— Переключите прямо на меня. — приказал он.
Он немедленно пожалел об этом.
— ...безумие. — произнес капитан разведчика. — Повсюду. Стычки и мародерство. Везде пожары и... Сигнал перебили помехи а затем раздался жуткий нечеловеческий смех.
— Смерть и смерть и смерть.
Легкое эхо сопровождало эти слова. Марраго внезапно понял, что проблема была не в канале связи.
Он резко отключил связь.
Он был практиком, не мистиком и не провидцем. Он предпочитал сражаться с врагами, которых мог понять, и всегда старался понять их. Нарны, дрази, минбарцы, люди даже Тени и ворлонцы — этих он понять мог.
Но те Чужаки... они соответствовали своему названию. Чужие. Совершенно чужие и потому — пугающие. Он не понимал их, он не мог понять, как они мыслят, он не мог предсказать их действий. По его мнению, они были безумны, а он всегда терпеть не мог сражаться с безумцами. По своей природе, по определению, они были непостижимы и непредсказуемы.
И все же у него был долг и это был долг перед его домом.
— Заходим в атмосферу, настолько глубоко, насколько возможно. Я хочу высаживать солдат в столицу, с регулярными, часовыми интервалами. Мы захватываем плацдарм для высадки, и медленно расширяем его. Мы восстановим порядок, найдем и уничтожим источник этого хаоса.
Это был его дом, место где умерла Линдисти, и он больше не покинет его.
Свобода, как и любовь — странная вещь. Ты замечаешь ее лишь тогда, когда она оказывается в опасности, или исчезает.
Это было реальностью. Он был жив. Это не было всего лишь каким—то сном.
Джон Шеридан был жив, и шел рядом с ней. Она слышала его дыхание, чувствовала исходящее от него тепло.
Он был жив.
И все же, весь Собор казался сном. Он был 'расплывчатым' местом, как когда—то сказал ей Синовал, и она охотно могла ему поверить. В коридорах, которыми они проходили, казалось, не властны были законы физики. Они вдвоем проходили через огромные палаты, вытягивавшиеся в бесконечность. Они проходили через сады и роскошные залы.
И все это время никто из них не заговорил.
Какое у нее было право тревожить его? Джон был мертв двенадцать лет. Произошло столь многое со времени его последнего вздоха. Имела ли она право обременять его теми ужасами, которые были ее жизнью с тех пор? Может ли она рассказать ему что чувствовала она, когда она умер? Может ли она
