кроссовках пойдут. Следопыт увидит, что в лес следы лосевые пришли, а из леса не выходят. Значит, лоси остались в лесу спать. Они этот лес окружат и будут пустой лес до ночи караулить. К ночи они намёрзнутся и ни с чем уедут. И наши лоси целы останутся.
Этот план коту и Шарику очень понравился. Так они и решили с утра действовать.
…Мама и папа в это время на сеновале мёрзли. Мама говорит:
– Ты знаешь, Дима, я как-то себе жизнь в Простоквашине по-другому представляла. Я теперь поняла, что мне на работе больше нравится. Я там душой отдыхаю, когда мы товар в нашем магазине по прилавкам раскладываем.
– Да и я, – отвечает папа, – больше люблю в нашем гараже тормозные колодки менять, чем здесь на этой холодрыге педагогикой заниматься.
– Давай удерём, – предлагает мама. – Ребёнок наш в хороших руках останется. Тамара за ним приглядит.
– Если он от неё не скроется, – соглашается папа.
– Ну а если скроется, – говорит мама, – он всё равно не пропадёт. У него такой кот есть, до которого тебе расти и расти. Он всё умеет: и температуру мерить, и кашу варить. Если такой кот есть, – пошутила мама, – никакого мужа не надо.
– Что верно, то верно, – согласился папа. – Был бы у меня такой кот, я бы, может, и не женился никогда.
К этому времени фонарь во дворе замерцал. Так здорово колпачок белого света над снегом двигался. И в него то одна нога входила, то другая. Это Иванов-оглы вернулся дальше историю про охотничий случай рассказывать. Все вокруг него собрались. И Шарик, и Матроскин, и дядя Фёдор. И папа с мамой с сеновала подтянулись.
– Ну и что дальше там было с собачками? – спросил папа.
– Вот что. Через два месяца одна собачка, самая шустрая, четырёх щенят родила. А кто её просил? Ей склад охранять надо, а она со щенятами. Мы и решили щенят у неё отнять и под окотившуюся козу подложить. У козы молока много – выкормит.
– А нельзя разве было щенят раздать населению? – спросил папа.
– Конечно, нельзя, – ответил оглы, – это же государственное имущество. Так можно и танки раздать.
– И что коза, выкормила? – спросил Матроскин.
– Ещё как! Такие собачки получились – загляденье. Крепкие, активные! Пришла пора их на службу ставить.
– В армию призывать, – сказал папа.
– Не надо их призывать, – объяснил Иванов-оглы. – Они и так в армии. Мы с товарищем полковником вызвали инструктора-дрессировщика. Приехал специалист с помощником, стал их к сторожевой службе готовить. День готовит, два готовит, потом приходит весь в слезах. 'Уберите от меня этих собак! – говорит. – Это служебный брак'. Мы спрашиваем: 'Почему брак'. Он говорит: 'Смотрите'.
Иванов-оглы рванул стакан воды от волненья и продолжил:
– Вывел он собак на площадку и говорит: 'Сидеть!' Они сели. Он говорит: 'Голос'. Они все как заблеют: 'Ме-е-е-е-е!' Он им показал: 'Гав! Гав! Гав!' Они ему: 'Ме-ме-ме!' Он им опять намекает: 'Гав! Гав!' Они ему опять: 'Me! Me!' Он вывел им помощника и велит: 'Взять!' Они как бросятся на помощника и давай его бодать. Он аж зелёный от злости стал. 'Всё, – говорит, – списывайте их к чёртовой матери! Это не собаки, это козлы глупые! Вы бы их ещё в курятник поместили, чтобы они у вас кукарекали по утрам!' Плюнул он на землю и уехал. А что дальше было, я вам потом расскажу.
– А там и дальше было? – теперь уже удивилась мама. – Какая-то тысяча и одна ночь.
– Было-было, – ответил оглы. – Это долгая история. Мы с товарищем полковником не привыкли отступать в хозяйственных вопросах. Мы этих собачек к делу приспособили, и ещё как!
Он ушёл на почту ночевать, и все заснули.
Глава одиннадцатая – ОХОТА
Утром Шарик чуть не проспал. Хорошо, что дядя Фёдор будильник завёл на четыре утра.
Вокруг дома ещё темень была, но какая-то светлая. Всё – и деревья и сараи – хорошо было видно. Потому что снег был чистый, чистый, чистый.
Шарик сразу схватил фонарь в лапы и к кабаньему оврагу отправился.
Бежит он и себе под нос бормочет:
– Этот танк лохматый два раза меня на столб загонял, а я его спасать должен.
Бормотал он так, бормотал и вдруг на что-то твёрдое налетел. Это и был 'танк лохматый'.
Шарик ему говорит:
– Слушай, кореш! Тебе бежать надо. На тебя охотиться идут. Понял?
Кабан встал на передние ноги и сделался огромный, как самосвал. Но никуда не побежал. Шарик ему растолковывает:
– Кабаша, тебе уходить надо. В леса. Там охотники приехали с ружьями. Хотят тебя добыть. Их пятеро. Понял, кореш?
Кореш, конечно, всё понял. Он медленно так стал разворачиваться. Только совсем не в ту сторону, чтобы от охотников бежать. А совсем в другую сторону, в сторону Шарика.
Шарик ему кричит:
– Эй, эй! Ты куда поворачиваешься! Ты что, Кабаша!!!
А Кабаша ничего и слышать не желает. Он так медленно на Шарика развернулся и побежал. Сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее. Шарик кричит:
– Эй, ты, свинина, что ты делаешь? Ты что – совсем?
Только что со свинины возьмёшь? Кабан себе паровозом за Шариком летит. А клыки у него острые, и каждый размером в хороший кавказский кинжал. Видит Шарик – погибель его приближается. Кабаша ему уже в хвост дышит. Сейчас его на клыки поднимут!
Шарик как прыгнет на ближайшую берёзу. И не успел понять, как на самых её верхних ветках оказался.
Шарик кабану сверху кричит:
– Эй, ты, окорок полоумный! Вот сейчас охотники придут, из тебя шашлык сделают, а потом чучело. Спасибо тебе третьей степени!
Только свинина знать ничего не хочет. Потопталась-потопталась внизу под Шариком и ушла куда-то за горизонт.
Тем временем Матроскин собрал все ботинки, кеды и тапочки и стал Мурку и Гаврюшу из сарая выводить. Дядя Фёдор ему помогал.
– А что это Шарика нет? – спрашивает дядя Фёдор.
– Наверное, он кабана в соседний район отгоняет, – отвечает Матроскин. – Да я и без него справлюсь. Мне от Шарика мало пользы бывает. Только раздражение одно.
– А от меня тебе не бывает раздражений? – спрашивает дядя Фёдор.
– Нет, – говорит кот, – от тебя мне, дядя Фёдор, одна радость идёт.
– Значит, вместе поедем.
Сели они вдвоём на Мурку, Гаврюшу на поводок взяли и поехали.
Сначала они за околицу пошли с другой стороны деревни. Потом кругами шли. Как только Никитич в
