партию сразу. Их нужно будет переправлять через границу, в Амстердам или Лондон. Оправа вовсе ничего не стоит. Если мы получим за все пять тысяч марок, это будет еще много, а мне нужно как минимум четырех человек в помощь.
— А я тебе не нужен?
— Зачем ты мне? Ты что, возьмешься разбить витрину? Или вынуть лоток? Или же пойдешь в магазин, чтобы тебе выложили поднос с бриллиантами, не догадавшись сразу, чем дело пахнет? Или будешь удирать со скоростью сто километров? Что ты, собственно, хочешь?
— Что бы там ни было, я хочу участвовать в деле, — обиженно сказал Куфальт. — Не болтай, Бацке, я же знаю тебя, ты хочешь от меня избавиться, а в твои пять тысяч марок я никогда в жизни не поверю, сказал бы уж: пятьдесят тысяч.
— Что тут говорить, — презрительно сказал Бацке, — одним словом, дурак.
Он собрался уходить.
— Пропади пропадом это дело. — Он стоял перед дверью. — Есть идеи почище, можешь мне поверить.
— Хорошо, — сказал Куфальт, — но, клянусь тебе, я каждый вечер буду стоять у магазина, и если ты провернешь дело, я тебя заложу.
Бацке быстро обернулся. Зло взглянув на Куфальта, он кинулся на него со сжатыми кулаками.
— Бей, бей, — закричал тот в бешенстве. — Можешь избить меня. Но ты все равно не сможешь провернуть дело, пока не забьешь меня насмерть.
— Ладно, Вилли, — вдруг сказал Бацке. — Пойдем на дело вместе. Вечером выйдешь из дома и раздобудешь для начала кирпич покрепче и какой-нибудь булыжник. Продумай, как лучше их завернуть, чтобы не бросались в глаза и всегда были под рукой. Встретимся в одиннадцать вечера на станции городской железной дороги «Латтенкамп». Там неплохие новые дома, и ты сможешь как следует поупражняться.
Нельзя сказать, чтобы Куфальт был в восторге от этого задания. Он видел себя человеком, который через выбитое стекло проникает в витрину и берет лоток с кольцами. Но сейчас он очень устал, был измотан спором с Бацке и обрадовался, что добился хотя бы этого. «Хотел меня надуть, — подумал он. — Не вышло. Пять тысяч марок. Смешно! Не меньше десяти тысяч должно прийтись только на мою долю. Где же взять булыжник? Ведь просто так его на улице не возьмешь! А крепкий кирпич — значит, бывают и мягкие? Во что их положить? Это ведь все-таки тяжесть…»
— Итак, в одиннадцать, до свидания, Куфальт, — сказал Бацке, который все это время испытующе смотрел на него и ухмылялся.
В магазине строительных материалов Тидемана за большой торговой книгой сидит господин Прибач и старательно ведет бухгалтерские записи. Время от времени он отрывает взгляд от книги и смотрит на просторную площадку, где ожидают своих покупателей десятки тысяч штук кирпича, тысячи черепиц, сотни кубометров строительного песка, бесконечные штабеля лесоматериалов, полные сараи цемента.
Он убеждается, что упряжки каменщика Гадебуша все еще под погрузкой, а кучер плотника Ланге сейчас остановится у окна конторы, потом привычно смотрит в глубину помещения конторы и также привычно говорит ученику:
— Вам следует выписывать счета, а не спать, господин Прейзах.
Дверь в контору открывается, но это еще не кучер от Ланге, а хорошо одетый, немного бледный молодой человек с чемоданчиком в руках.
— Извините, — несколько смущенно говорит он.
— Пожалуйста, пожалуйста, — отвечает господин Прибач. — Чем могу служить?
— Я хочу спросить, — говорит молодой человек, — есть ли у вас хорошо обожженные кирпичи?
— Ну разумеется, — говорит господин Прибач. — Выгляните в окно. Пятьдесят четыре марки за тысячу.
— А брусчатка у вас есть? — спрашивает молодой человек.
— Базальт? Гранит? Литье? Шлаковые камни? Четырехугольные? Круглые? — в свою очередь спрашивает господин Прибач.
— Да я точно не знаю, — говорит молодой человек нерешительно. — Может быть, базальт, четырехугольный, или нет, лучше круглый.
— Сколько вам требуется? Давайте сначала договоримся о цене, — заявляет господин Прибач.
— Ах, пока не очень много, — смущенно говорит молодой человек и смотрит на господина Прибача.
— Итак, сколько? — спрашивает тот.
— Я полагаю… — произносит молодой человек робко и смотрит на господина Прибача смущенно и вежливо.
— Кирпич может быть доставлен немедленно, — приходит на помощь приказчик. — Для поставки брусчатки нам требуется одна неделя.
— Но мне нужно одну штуку, и сейчас, — говорит молодой человек.
Господин Прибач не верит своим ушам.
— Одну штуку? — протяжно спрашивает он и недоверчиво повторяет еще раз: — Одну штуку?
В конторе наступает такая тишина, что даже ученик Прейзах пробуждается от грез и смотрит на покупателя.
Тот берет себя в руки.
— В качестве образца, — говорит он торопливо. И вдруг становится очень разговорчивым. — Видите ли, дело в том, что мой отец, собирается строить дом и хотел бы иметь сначала образцы камней.
— Образцы кирпичей? — спрашивает Прибач, очень растягивая слова.
— И брусчатки тоже, — говорит молодой человек.
У господина Прибача внезапно появляется идея, от которой его лицо наливается кровью.
— Господин, — тихо начинает он.
— Мы также хотим замостить двор, — поспешно говорит молодой человек.
— Господин, — кричит господин Прибач, — если вы намерены насмехаться надо мной в моей собственной конторе…
— Но я уверяю вас, образцы, — беспомощно говорит молодой человек.
Господин Прибач переходит на крик:
— Вон из моей конторы! Вы либо идиот, либо…
Но молодой человек уже выбежал из конторы.
Около семи часов Куфальт снова поднялся со своей софы со смешанным чувством досады и боязливого ожидания, заглянул в книжный шкаф, вылил остаток коньяка в стакан, залпом вылил и побежал к ближайшему гастрономическому магазину. Обратно он вернулся с новой бутылкой коньяка в кармане.
Он понимал, что слишком много пьет в последние дни. Но это было какой-то болезнью, слабостью. Когда он лежал на софе после своего похода за камнями, у него появилось сильное желание избавиться ото всего и снова вести честную, порядочную жизнь. Как хорошо было печатать адреса в «Мирной обители», непыльная работа, на которую идешь утром свежевымытым. А сейчас?..
Просто смешно. Через четыре часа он должен идти упражняться в разбивании стекол, упражняться! Бессмыслица. Надо как-то выбираться из всего этого. Было бы в тысячу раз умнее отправиться одному на Юнгфернштиг, но не для пробы, а самому проявить мужество. Но сегодня ночью — репетиция, следующей ночью, может быть, — снова репетиция, как велела эта скотина Бацке, и сколько ночей это будет продолжаться? А переговоры и предательства, и что в результате?
Он знал, что, но не хотел себе в этом признаваться и поэтому выпил еще и снова улегся на софу.
Только он задремал, только забылся, как раздался стук в дверь и показалась старая приветливая птичья голова госпожи пасторши Флеге:
— Пора в театр, господин Ледерер!
Он внезапно проснулся, вскочил на ноги и в бешенстве закричал:
— Ах, оставьте меня в покое с вашим дурацким театром!
