женщины, говорят, любят брюнетов. Вот только цвет лица у меня того… Как вы думаете, стоит попросить у Волосатика денег на облучение кварцем? В тюрьме сказали, будто от него цвет лица быстро приходит в норму.
— Думаю, не стоит. Теперь вы ведете другой образ жизни, чем в тюрьме, так что цвет лица сам собой исправится.
— Гляньте-ка сюда, Куфальт, премиленькая кафешка, скажу я вам. И наверняка с женской обслугой. Одолжите мне две марки и зайдем на минутку. Я угощаю.
— Сперва надо отметиться в участке, — урезонивает его Куфальт, который в эту минуту кажется сам себе мудрым и опытным, как старый дед. — С двумя марками в таком кафе и делать нечего.
— А вдруг одна из девушек влюбится в нас и платить вообще не придется.
— Господь с вами! Этого еще не хватало!
— Разве у вас уже есть девочка? Возьмете меня с собой, когда к ней пойдете?
— Да нет у меня никого.
— Почему же тогда не хотите, чтобы в вас влюбились?
— Не хочу этих, из кафе. Я мечтаю совсем о другой.
— Ах, вы мечтаете! А я хочу не мечтать, а иметь! Причем как можно скорее!
В полицейском участке двое полицейских стоят друг против друга у своих конторок и целиком поглощены беседой. Один — взъерошенный, с редкой бородкой клинышком, крючковатым носом и быстрыми глазками очень похож на птицу, другой — заморыш, щуплый и плюгавый.
— Понимаешь, — говорит плюгавый, — есть у меня клочок земли возле Горнского ипподрома. Душой я весь там. Страсть как люблю в саду возиться.
— В саду возиться! — пренебрежительно кривит губы взъерошенный. — Не могу этого спокойно слышать! Вы же не садовник! Все это чушь собачья. Предположим, вы добились своего и вырастили, скажем, кольраби. Так этого добра в овощных лавках завались!
— Я же не ради денег стараюсь, — возражает щуплый. — Просто мне это дело… ну, по душе, что ли.
— Чушь! — стоит на своем взъерошенный. — Ерунда. А вот я, представьте себе, играю в скат. Все свободное время играю в скат. И в иные вечера приношу домой по две-три марки. Я действительно дока в этом деле. И дело не пустяковое. Не ерундистика какая-то.
— Конечно, если у кого талант на эти дела, — соглашается плюгавый.
— Когда идут призовые игры — ну, скажем, на карпа, домашнюю колбасу или гуся, меня вообще дома не найдешь, я что ни день играю в каком-то другом месте. Прошлой зимой шесть гусей выиграл! Хозяева трактиров только меня завидят, сразу скисают: «Проваливай, — говорят мне, — только и знаешь выманивать денежки у наших завсегдатаев». А я им на это: «А что тут у вас за заведение? Надеюсь, вход для всех открыт? Значит, комиссар полиции тоже имеет право выпить у вас кружку светлого пива? И в скат тут играют все желающие или только постоянные посетители?» Ну, тут уж им крыть нечем, зато глядят на меня, скажу я вам… Чего надо? — набрасывается он на Беербоома, который довольно настырно покашливает, стараясь обратить на себя внимание.
— Осмелюсь потревожить, господин начальник, — угодливо изгибается Беербоом. — Нам бы только отметиться.
— Объявления не видите, что ли? Там черным по белому написано, что сперва нужно заполнить бланки.
— Видеть-то видим, да у нас особь статья, — возражает Беербоом и подмигивает Куфальту, гордый своим умением разговаривать с низшими чинами. — К нам объявление не относится, господин лейтенант. Мы другого поля ягоды.
— Так они… — вмешивается плюгавый, — видать, оттуда оба… — он кивает куда-то в угол. — Да вы понимаете…
— Ну, тогда давай сюда бумаги, посмотрим, разберемся…
— Ах, господин комиссар, неужто так по уставу положено? Или только для Гамбурга издана такая инструкция? Вот чего не знал и даже предположить не мог!
— Чего вы не знали? При чем здесь устав? Какая такая инструкция? — Взъерошенный накаляется все больше и больше, вот-вот взорвется.
— А чтобы к таким, как мы, выпущенным из… — Беербоом повторяет кивок плюгавого, — чтобы, значит, к таким, как мы, обращаться на «ты». Придется справиться на этот счет у вашего начальника. Зайду-ка я сейчас к нему в кабинет.
На несколько секунд воцаряется молчание. Затем:
— Дайте, пожалуйста, вашу справку об освобождении.
На что Беербоом сияет улыбкой:
— Пожалуйста, господин комиссар, с готовностью. Я тоже совсем не стремлюсь занимать ваше драгоценное время. И вообще не очень-то люблю бывать здесь. Как, впрочем, и вы, не так ли? Вы ведь тоже больше любите играть в скат?
— У меня нет времени на частные беседы.
— Конечно, и это вполне естественно. Я только так, к слову пришлось, потому как невольно слышал ваш разговор с коллегой.
— Кто вы такой?
— Я-то? Убийца. Так и в справке написано, господин комиссар. Убийца я.
— Я спрашиваю, кем вы были раньше?
— А никем. Впрочем, нет, раньше я был солдатом. Так сказать, защитником отечества, господин комиссар. И убил своего лейтенанта.
— Это нас не интересует.
— А я только потому и рассказал, что вы спросили, господин комиссар. Думал, раз спросили, значит, интересуетесь.
Второй полицейский, все это время копавшийся в бумагах, теперь нашел и вытащил из стопки какой- то документ.
— Должен сообщить вам следующее… Последние четыре года тюремного заключения заменены вам тремя годами условно-досрочного освобождения. Вы находитесь под надзором полиции. И должны ежедневно между шестью и семью вечера являться сюда в участок. О перемене адреса обязаны заранее сообщить. Стоит вам один раз не явиться, будете немедленно взяты под стражу. Поняли?
— А если я заболею, господин комиссар?
— Пришлете сюда кого-нибудь со справкой о болезни.
— Ну, посудите, кого я могу послать?
— Хорошо, мы сами побеспокоимся насчет вас, сами к вам заглянем.
Беербоом делает вид, что погружен в глубокое раздумье.
— А все же это неверно, господин комиссар!
Тот взвивается:
— Что неверно?!
— А то, что вы мне только что зачитали.
— Все верно: будете немедленно взяты под стражу, если хоть раз не явитесь в участок.
— Нет, не буду взят. И вообще не буду являться. — Полицейский уже с трудом сдерживается. — У меня есть разрешение Главного полицейского управления не отмечаться в участке, потому как приют сам взял на себя надзор за мною. — Порывшись в карманах, он подает полицейскому какую-то бумажку.
— Почему сразу не показали мне это разрешение? Почему заставляете меня попусту тратить на вас столько слов? Попрошу немедленно предъявить мне все ваши бумаги.
— Всех-то у меня нет с собой. Кое-какие еще дома остались.
— Какие именно?
— Справка о прививке и школьное свидетельство.
Взъерошенный не выдерживает и срывается на крик.
— Вы!.. (Беербоом расплывается в улыбке радостного ожидания.) А, да ладно! — И обернувшись к
