только о спасении жизни. Самик, один из эскимосов на каяке, попал на другую льдину; чтобы присоединиться к нам, он взвалил каяк на плечи и с большой осторожностью стал пробираться в нашу сторону. Но вдруг словно невидимая рука схватила каяк и подняла его на льдину вышиной в дом. Самик не мог вовремя заметить опасность: каяк мешал ему смотреть вперед. Эскимос попытался спасти свое суденышко, но едва не поплатился за это жизнью.
В этот момент никто не мог прийти ему на помощь: все были заняты лодкой — ведь если бы лед раздавил ее, мы бы погибли все. А через несколько секунд Самик уже лежал распростершись на спине. Тяжелая ледяная масса придавила его ногу и ползла по нему, напоминая пену на гребне катящейся волны.
Мы подбежали к Самику и оттащили его, однако нога у него была сломана, а его каяк бесследно исчез.
Когда мы переносили Самика в лодку, казалось, что льдины под нами перемалываются. К счастью, у Меквусака нашлось достаточно сил, чтобы уступить свое место в лодке Самику, тоже попавшему в беду и находившемуся в еще более тяжелом состоянии, чем он, — ведь два человека в лодке были бы слишком большим грузом. Теперь нам приходилось заботиться не только о лодке, у нас на руках оказался еще и больной со сломанной ногой. Было ясно, что у него перелом большой и малой берцовых костей. В данный момент мы ничем не могли ему помочь: ни до Туле, ни до острова Саундерса добраться мы не в состоянии. Нам нужно думать о спасении собственных жизней и о сохранении лодки.
А ведь всего какой-нибудь час назад мы сидели спокойно и с удовольствием ели вареное тюленье мясо. Солнце сияло на безоблачном небе и не было ни малейшего намека на ветер, но лед пришел в движение, и мы оказались беспомощными перед могучей стихией. Меквусак считал, что мы сильно разгневали ледяных духов — ведь даже потеря каяка и сломанная нога не смогли их умилостивить и укротить.
Однако через некоторое время нам удалось заметить определенную систему в этом грандиозном хаосе. Льдины шли открытое море, но их зажало между мысом Атолл и двумя большими островами у выхода из Вулстенхолмского фиорда. Теперь они стали сдвигаться широкими полосами, между которыми оставались только совсем узкие протоки. Но одновременно дрейфовала лишь одна 'полоса'. Поэтому через некоторое время движение той части льдов, где находились мы, прекратилось, и мы увидели, что немного приблизились к южному берегу. В то же время вся остальная масса льда двигалась в открытое море, отдельные льдины и ропаки вертело, как на карусели. Много раз случалось, что перед нами появлялась открытая вода и мы готовились спустить лодку на воду, но прежде чем успевали что-либо предпринять, проток закрывался и кромку льда крошило с неодолимой силой. Каждый раз, когда наша льдина попадала в проток, мы замечали, что она делается все меньше, края у нее обламывались, и в конце концов мы поняли, что она не сможет выдержать лодку.
Если бы с нами не было раненого и лодки, о которых нам надо заботиться, мы, возможно, любовались бы окружающей нас красотой сверкающим льдом и безудержной силой, заставлявшей льдины разбиваться, как скорлупу орехов, о несокрушимые айсберги; ни один корабль не смог бы устоять перед таким натиском, поэтому мы все время были начеку. Мы поместили Самика под банками, а сверху положили два каяка и ухватились за борта лодки, чтобы удерживать ее в правильном положении. Вдруг нажим льдов ослабел, и пространство открытой воды вокруг нас становилось все шире и шире; мы очень устали и измотались, но все-таки нам удалось выйти победителями. Меквусак работал наравне с нами, а его спокойное отношение ко всем превратностям судьбы хорошо влияло на окружающих. Он уверял, что нам необычайно повезло; мы хорошо поели и в этом причина, сказал он, что у нас достало сил перенести случившееся. И мы сумеем долго продержаться, он это ясно видит, так как у нас хватит сил на все, что еще нам предстоит. Такая перспектива не очень-то радовала, но старику я поражался — ведь он был в три раза старше меня[18] и промок до костей после своего вынужденного купания, хотя об этом обстоятельстве и он и другие как будто бы уже забыли.
Не знаю, сколько длилась наша борьба со льдами; когда солнце светит день и ночь, теряешь счет времени. Мы продолжали двигаться машинально, не представляя себе, что можно передохнуть. На пути к намеченной цели мы привыкли не жалеть сил независимо от времени, усталости, погоды и голода. Конечно, Самику со сломанной ногой приходилось тяжелее всех. Когда лодку кидало из стороны в сторону, его все время подбрасывало, и мы ничем не могли ему помочь, а он ни разу ни одним словом не пожаловался.
Когда наступил небольшой перерыв в натиске льдов, мы заметили, что поднялся слабый ветер и на небе появились первые облака. Нарастал зюйд-вест — этот ветер преобладает в Западной Гренландии. Дoма, в Туле, мы всегда заранее знали о перемене погоды, наблюдая за двумя круглыми вершинами, которые назывались Пинго. Каждое утро мы смотрели на вершины, чтобы узнать, что принесет нам день. Если вокруг вершин собирались облака, это означало, что поднимается зюйд-вест. Льды вынесли нас из горловины залива, а ветер погнал на север.
Зюйд-вест оказался нашим надежным союзником и уже вскоре должен был привести нас к цели путешествия — острову Саундерса. Выбравшись, наконец, из гущи льдов, мы обнаружили, что находимся около Игеннака (скалы Далрюмпле), где обычно каждую весну собираем яйца. Я тоже имел большие склады яиц на этом острове. Мои запасы намного превосходили запасы эскимосов, отчасти потому, что я люблю яйца, отчасти потому, что я не считаю ниже своего достоинства самому собирать их.
Эскимосы никогда не станут бегать взад и вперед и нагибаться в поисках яиц — это дело женщин и детей. Поэтому каждую весну я терял их уважение, но затем количество собранных яиц возвращало мне его. Отправляясь зимой за яйцами, я привозил их несколько мешков, и всегда находились уважающие себя охотники, желавшие полакомиться; эскимосы любили приходить ко мне в гости, брать яйцо в ладонь, чтобы скорлупа оттаивала и можно было бы очистить его, а потом откусывать от него по кусочку, как от яблока.
Добираясь до открытой воды, все успели насквозь промокнуть. Еще когда удерживали лодку на льдине, вцепившись в ее борта, мы бесконечное количество раз оступались и порой по грудь оказывались в воде. Все устали, настроение заметно испортилось, но тут одному из эскимосов пришла в голову блестящая мысль — его желудок порадовался бы сейчас яйцу. Остальные с восторгом поддержали предложение, а Меквусак объяснил, что страдания бедного Самика значительно уменьшатся, если он почувствует вкус яйца во рту. Я понимал, что речь идет о яйцах из моих запасов, и знал, что возражать бесполезно. Съедят по меньшей мере две сотни, но если я начну возражать, то это будет означать, что у меня их мало и что моя жадность и любовь к этой пище сильнее чувства товарищества. Много дней по моему адресу будут отпускать иронические замечания; этот случай запомнят и станут обсуждать в племени. Такое проявление дурного нрава быстро не забывается, особенно при однообразии жизни эскимосов. Другими словами, я ничего не мог предпринять, чтобы помешать своим друзьям грабить мои запасы; мне оставалось только вместе со всеми восхищаться блестящим предложением. Я так и сделал.
Я знал каждый камень и каждый тайник на острове. Но эскимосы также знали эти места не хуже, поэтому им не стоило труда разыскать мои запасы яиц, а я остался в лодке и осмотрел ногу Самика. С помощью Меквусака я соединил кости как сумел. Ногу мы забинтовали влажной кожей: как только она просохнет, то затвердеет и может заменить гипсовую повязку. Потом мы обмотали ногу веревкой, чтобы кости находились в неподвижном состоянии. Пока мы занимались больным, наши друзья побывали на острове, добрались до моих складов, забрали массу яиц и жадно их поедали — яйца еще не замерзли. Они взяли столько, что в Туле этого вполне хватило бы на несколько зимних недель.
После еды мы почувствовали себя отдохнувшими, однако не торопились, так как у нас не хватало воли снова сражаться со льдами. Да и незачем было спешить. Чужестранцы, к которым мы направляемся, вынуждены сидеть на острове Саундерса, и мы рано или поздно разыщем их. Я все еще продолжал раздумывать над утверждением Навараны, что это белые; я высказал свои соображения Меквусаку и спросил, правда ли, что можно на таком большом расстоянии заметить разницу между эскимосами и белыми. Прежде чем Меквусак ответил, вмешался Самик:
— Чужестранцев никто не видел, Питa. Говорят, только ты и твоя жена действительно их заметили. Будем надеяться, что это наши родичи с севера идут к нам в гости. В Туле гораздо спокойнее без белых. Летом приходит корабль с желанным товаром — это хорошо. И он снова уходит. Да и люди на борту — твои друзья. А эти могут оказаться совсем другими — белые, идущие через льды, могут быть враждебно
