«
Позже его допросили о действиях в период, непосредственно предшествовавший 20 июля, и в тот самый судьбоносный день. Йорк не делал попыток уклониться от ответственности.
«
Допрос 7 августа завершился вопросами о действиях во время покушения, адресованными младшим офицерам — лейтенанту Фридриху Карлу Клаузингу, который сопровождал Штауффенберга в Берхтесгаден 11 июля, и полковнику Роберту фон Бернардису. После этого ровно в семь часов слово взял общественный обвинитель Лаутц, который до сей поры был молчаливым свидетелем допросов Фрейслера. Его пламенная речь обрушилась на обвиняемых и пригревшую их армию и закончилась требованием наказания в виде смертной казни через повешение.
Фрейслер объявил перерыв до следующего дня, когда должен был состояться допрос последнего обвиняемого — фон Хазе, и вызвал для повторного допроса Вицлебена. Он спросил, почему Вицлебен был уверен в успехе заговора.
«
Таким образом, Вицлебен сыграл на руку Фрейслеру и добавил авторитетности утверждению нацистов о том, что заговор был работой небольшой группы офицеров, у которой не было поддержки в армии в целом. Однако причина неудачи переворота, и сейчас мы это понимаем, заключалась не в поддержке армией национал-социализма, а в недостатке координации и недостаточном понимании необходимых составляющих успешного заговора среди самих заговорщиков. К тому же они не допускали варианта того, что Гитлер после покушения останется в живых. Фрейслер же в Народной судебной палате настаивал, что офицеры, ставшие душой заговора, в действительности были агентами союзников, и даже зачитал ряд выдержек из пропагандистских листовок, сброшенных над Германией. В них Вицлебен и его коллеги сравнивались с Людендорфом и другими офицерами, которые весной 1918 года по собственной инициативе решили искать мира. Генералам, как было указано в листовках, всегда легче судить. «Как бы ликовали наши враги, — с пафосом повторял он, — если бы путч удался! Да и его неудачу они сумеют обратить себе на пользу».
На допросе Хазе признал, что узнал от Ольбрихта о намеченном на 15-е покушении.
«
И снова прозвучал обзор событий. Хазе, как и остальные офицеры, стоически прятался за офицерской маской, стараясь говорить как можно меньше. Лаутц потребовал, как и раньше, смертную казнь.
Защитники, когда им дали возможность говорить, один за другим вставали со своих мест и жаловались на свою «неблагодарную задачу». Их общее отношение к своим подзащитным выразил доктор Вайсман, представлявший Вицлебена. Он сказал: «Вы можете спросить: „Зачем вообще вести защиту?“ Такой порядок определен буквой закона, и более того, в случаях, подобных этому, долгом защиты, по нашему мнению, является помощь суду в вынесении приговора. Не приходится сомневаться, что на некоторых процессах даже лучший защитник не сможет найти ничего, что можно было бы сказать в защиту обвиняемого…»
Затем обвиняемым предоставили формальную возможность выступить еще раз. Фрейслер очень старался, чтобы никто не мог придраться к порядку ведения процесса, даже когда речь шла о предателях и изменниках. Вицлебен и Йорк решительно заявили, что им нечего сказать. Клаузинг и Бернардис признали свою вину и обратились с просьбой, чтобы их расстреляли, как офицеров, а не повесили. Гепнер сказал, что в своих действиях он не руководствовался личными амбициями, и просил позаботиться о семье. Хаген тщетно уверял, что понятия не имел, для чего нужна взрывчатка, а Штифф, который также попросил, чтобы его расстреляли, сообщил, что вообще был введен в заблуждение и не ведал, что творил.
Затем Фрейслер настоял на передаче в мельчайших подробностях рассказа о самоубийстве Бека и казни Штауффенберга и его ближайших товарищей после проведенного Фроммом военного трибунала. Вероятно, он считал все это удачной прелюдией для вынесения смертного приговора, который собирался вынести. Однако он намеревался провести длительное обсуждение, что и сделал после перерыва на обед. Суд завершил работу в четыре тридцать пополудни.
Как только подсудимым был вынесен смертный приговор, их отвезли в тюрьму Плётцензее для приведения приговора в исполнение. Им было отказано в любой духовной помощи или утешении
