глазу, а чтобы от него была польза.
Похоже, мой пафос прошел мимо.
— Типа того, — поспешил Нед продолжить свою нить рассуждений, чтобы я вдруг не запросила куда более внушительные отступные. — Мне обойдется в кругленькую сумму только снести эту развалину к чертовой матери. Так что двести кусков — самое большее, что я могу тебе предложить. Ну так как, договорились? Могу я уже начать бумажные дела?
Я поджала губы, сделав вид, будто обдумываю его предложение.
— Знаешь, мне нужно подумать.
— Господи, это еще зачем? — Нед раздраженно пробежал пятерней по своей шевелюре, после чего вновь осторожно ее пригладил. — Будет тебе. Сколько можно тянуть?
— Ты уж меня извини, — ответила я, пожимая плечами, — если ты так торопишься, то почему с самого начала не мог предложить мне приличную сумму?
— А что я сейчас сделал? Да инвесторы дышат мне, что называется, в затылок, умоляют, чтобы я пустил их хотя бы на первый этаж, только долго ждать они не будут. Это серьезные парни. С серьезными деньгами! Да еще какими!
Я усмехнулась и состроила стервозную гримаску.
— Как только я окончательно решу, в ту же секунду дам тебе знать. Идет?
Я сделала прощальный жест.
Нед еще пару секунд оставался на месте, переминаясь с ноги на ногу. Было видно, что он раздражен, но я как ни в чем не бывало улыбнулась.
— Ладно, — произнес он наконец. — Уговорила. Как хочешь. Главное — свистни, когда надумаешь. — В дверях Нед обернулся. — Сама понимаешь, для меня это вопрос жизни и смерти. Выгори это дельце, и меня примут в компанию тех, кто играет по-крупному. Так что давай не будем создавать лишних проблем. Ты меня поняла?
Он намеревался обставить выход со сцены с помпой, но свой шанс упустил — в темноте споткнулся обо что-то и едва не пропахал землю носом, хотя и попытался скрыть сей прискорбный факт, перейдя на бег.
Я выключила фонарик и немного подождала, не выходя наружу, пока Нед шел по траве. Наконец он выбрался на твердую почву, залез в свой навороченный танк и покатил назад к цивилизации. На фоне ночи рев его джипа почему-то показался мне жалким и бессмысленным. Я села спиной к стене внешней комнаты и прислушалась к биению собственного сердца.
Несколько недель назад в этом месте перестало биться сердце Лекси. Воздух был нежный и теплый как парное молоко. Вскоре я отсидела мягкое место. Мошкара кружилась подобно крошечным лепесткам. Вокруг меня, где совсем недавно Лекси истекала кровью, из земли успели вырасти колокольчики, а также крошечный побег какого-то растения — кажется, боярышника. Казалось, это проросли капли ее крови.
Если Фрэнк и прохлопал прямой эфир, через несколько часов, вернувшись завтра утром на работу, он наверняка прослушает наш разговор. Мне, конечно, следовало бы позвонить ему, или Сэму, или обоим, чтобы решить, как лучше использовать то, что мне стало известно, но ощущение было такое, что стоит мне встать, заговорить или даже сделать глубокий вдох, и моя бедная голова не выдержит — расколется, а содержимое выльется в высокую траву.
Боже, а ведь как я была уверена! Впрочем, кто меня в чем-то обвинит? Эта девица была подобна рыси, которой ничего не стоит перегрызть попавшую в капкан лапу. Слово «навсегда» не из ее лексикона. Я пыталась убедить себя, что Лекси планировала оставить ребенка в больнице, чтобы его потом усыновили какие-нибудь добрые люди. Сама она, как только встанет на ноги, сбежит из клиники, и ее машина исчезнет с парковки в поисках очередной земли обетованной. Теперь я была убеждена в ином: игры, в которые Лекси играла с Недом, не предполагали побега из клиники, пусть даже самой дорогой. На карту была поставлена вся ее жизнь — вернее, две жизни.
И точно так же, как она позволила остальным вылепить из себя — причем совершенно бессознательно с их стороны! — этакую взбалмошную младшую сестренку в более чем странной семейке; точно так же, как позволила Неду сделать из нее ходячий набор понятных ему клише, так и меня заставила видеть в ней ту, кого я хотела видеть: этакий универсальный ключ, способный открыть любую дверь, бесконечный хайвей, ведущий в будущее. Увы: похоже, я ошиблась. Даже Лекси, которая не задумываясь оставляла позади очередную прошлую жизнь, в конце концов обрела свой путь и была готова на него свернуть.
Я еще какое-то время сидела в разрушенной сторожке, бережно сжимая в ладони побег растения, такой нежный, что я боялась повредить его. Не знаю даже, сколько времени прошло, прежде чем я нашла в себе силы подняться. Я плохо помню, как дошла до дома. Какая-то часть меня все еще надеялась, что откуда-то из-за живой изгороди, полыхая яростью, выскочит Джон Нейлор и набросится на меня, и тогда я смогу выместить на нем все, что накопилось в душе.
Дом был освещен подобно рождественской елке; туда-сюда сновали силуэты, изнутри доносились голоса. На какое-то мгновение я замерла в растерянности, не понимая, что происходит. Неужели случилось нечто ужасное? Кто-то при смерти? Или дом покосился и осел на бок, извергнув из себя некую давно отгремевшую вечеринку, и не случится ли так, что я, ступив на газон, перенесусь, допустим, в 1910 год? А потом за мной захлопнулась калитка, Эбби, распахнув французские окна, крикнула: «Лекси!» — и, путаясь в длинной белой юбке, бегом бросилась по траве мне навстречу.
— Я заждалась тебя!
Она запыхалась, на щеках румянец, в глазах блеск, волосы растрепались и грозили окончательно вырваться на свободу из оков заколок. Было видно, что она успела как следует принять.
— Мы тут решили слегка оттянуться. Раф с Джастином приготовили коньячно-ромовый пунш. Не знаю, что они еще в него добавили, но зелье бьет наповал. А раз занятий завтра ни у кого нет, мы решили послать все подальше — все равно в колледж нам не надо. Как тебе план?
— Классная идея! — воскликнула я.
Собственный голос показался мне каким-то чужим. Мне не сразу удалось взять себя в руки, но, судя по всему, Эбби ничего не заметила.
— Ты тоже так считаешь? Лично я поначалу сомневалась. Но Раф с Джастином уже взялись варить пунш. Сначала Раф поджег какой-то напиток, причем специально, а потом они принялись орать на меня, мол, я вечно из-за всего переживаю. Представляешь, они даже не грызлись друг с другом. И тогда я подумала: черт, а почему бы нет? Ведь в последние дни — да что там, в последние недели — мы все тут словно с ума посходили, тебе не кажется? Вспомнить только ту ночь, когда нам в окно бросили камень, а потом вы в темноте сцепились с преступником… Господи, представить страшно!
Мне показалось, будто по лицу Эбби пробежала тень, однако прежде чем я успела догадаться, с чего бы это, тень исчезла, а на ее место пришло безрассудное веселье.
— В общем, я подумала, если мы все сегодня как следует оттянемся, то, может, сумеем выбросить из головы все заботы и вновь станем нормальными людьми. Как считаешь?
Будучи в изрядном подпитии, она казалась гораздо моложе. Где-то в потаенных закоулках ума Фрэнка Эбби и троим ее приятелям было приказано выстроиться для личного досмотра. Он методично, словно хирург или заплечных дел мастер, ощупывал их, одного за другим, решая, где сделать первый пробный разрез, где вставить первый тончайший катетер.
— Это вы классно придумали, — ответила я. — Господи, я тоже хочу!
— Мы уже начали, — призналась Эбби и слегка качнулась на каблуках назад, чтобы лучше меня рассмотреть. — Ты на нас не обижаешься? За то, что не стали ждать?
— Разумеется, нет, — заверила я ее. — При условии, что вы и мне что-то оставили.
Где-то за спиной у Эбби в окнах гостиной мелькали тени. Раф нагнулся, держа в руке стакан. На фоне темных штор волосы его казались золотистым миражом. В открытые окна лился голос Жозефины Бейкер, нежный, с легкой хрипотцой, манящий. «Mon reve c'etait vous». Сейчас мне хотелось только одного — оказаться там, снять с себя кобуру и микрофон, пить и танцевать, пока мозги мои не вырубятся и в них ничего не останется, кроме музыки, и сияния огней, и этих четверых вокруг меня — смеющихся, веселых, неприкасаемых.
