чужие драмы старается не влезать. А разговор о ребенке завела только для того, чтобы я не чувствовала себя один на один с проблемой. Была откровенна — никаких намеков, никаких прощупываний. Нет, она не скажет. Фрэнк, ты собираешься допрашивать их еще раз?
— Пока не решил. — В его голосе мне послышалась настороженная нотка. Наш Фрэнки ой как не любит, когда его припирают к стенке. — А что?
— Если будешь, не упоминай о ребенке, ладно? Я хочу приберечь это для себя. С тобой они будут настороже, так что естественной реакции не получится. А у меня может пройти.
— Ладно, — согласился после паузы Фрэнк, тоном давая понять, что делает мне одолжение, хотя, похоже, остался доволен: ему нравился ход моих мыслей. Приятно сознавать, что хоть кто-то это ценит. — Но постарайся выбрать подходящий момент — например когда они переберут алкоголя.
— Вообще-то они не перебирают. Выпивают в меру. Не беспокойся, я справлюсь.
— Хорошо. Я вот к чему веду: Эбби ведь не только нам ничего не сказала, но и Лекси тоже. Да и сейчас скрывает от парней. Мы все время говорим о них как о четверке, едином целом, хранящем общий секрет, но все не так просто. Какие-то трещинки должны быть. Может, они и берегут какую-то общую тайну, но при этом у каждого есть и своя. Ищи трещинки. И держи меня в курсе.
Он собирался дать отбой.
— Что-нибудь новое о нашей барышне? — спросила я.
Мэй-Рут. Произнести имя вслух не поворачивался язык, даже сам вопрос стоил мне немалых усилий над собой. Но если Фрэнк имеет свежую информацию, мне ее тоже полагалось знать.
Он фыркнул.
— Ты хоть раз пробовала подогнать ФБР? У них своего хватает: папаш-насильников да мамочек- убийц, — так что до нашей мелочевки очередь еще не дошла. Ты о них забудь. Когда что-то будет, тогда и уведомят. А пока добудь мне ответы на наши вопросы.
Фрэнк был прав: поначалу я воспринимала четверку как единое целое, верных друзей, твердо стоящих плечом к плечу, спаянных и неразделимых, — групповой портрет, где все в одинаковом освещении, похожем на глянец, какой бывает на старом навощенном дереве. И только к концу первой недели они обрели индивидуальные черты, воплотились в реальных людей со своими слабостями и странностями. Я знала — трещинки обязательно должны быть. Такого рода дружба не материализуется ни с того ни с сего однажды утром, у края радуги в мягком фокусе голливудской дымки. Чтобы продержаться так долго да еще в условиях столь тесного общения, требуется серьезная работа. Спросите любую балерину, любого фигуриста или каскадера, любого, кто зарабатывает на жизнь исполнением красивых номеров, и он скажет: ничто не отнимает столько сил, как кажущаяся легкость.
Первые трещинки, почти неуловимые, почти незаметные, эфемерные, как туман. Утром в понедельник мы собрались в кухне за завтраком. Раф после своей обычной кружки кофе удалился — заканчивать утренние процедуры. Джастин аккуратно поглощал яичницу. Дэниел ел колбасу и заодно делал пометки на полях ксерокопии какого-то древнеисландского текста. Эбби листала недельной давности газету.
Я, как обычно, трепалась ни о чем, не обращаясь ни к кому конкретно. Повышала, так сказать, энергетический уровень. Давалось это не так легко, как может показаться. Чем больше я трещала, тем больше была вероятность сболтнуть что-то лишнее, но вытащить из них хотя бы крупицу полезной мне информации можно было лишь в том случае, если все четверо чувствовали себя комфортно в моем присутствии. Это, в свою очередь, означало бы, что жизнь вернулась в привычное русло. Что до Лекси, она в привычном состоянии долго молчать не умела. Тему я выбрала, на мой взгляд, безопасную: четырех жутких девиц из моей семинарской группы.
— Они все как из инкубатора. Одни имена чего стоят — Орла, Фиона, Аойфи! А голоски! Послушать их, так можно подумать, что им всем сделали операцию на носовых пазухах. У всех как бы прямые и как бы блондинистые волосы, и все, как одна, ни черта не делают. Ума не приложу, на фиг сдался им колледж?
— Чтобы познакомиться с богатыми парнями, — не поднимая головы, ответила Эбби.
— По крайней мере одна себе уже нашла. Похож на регбиста. На прошлой неделе ждал ее после занятий, и, ей-богу, не вру, когда они вышли все вчетвером, он даже протянул руку другой девице. Не распознал свою киску, пока та сама не повисла у него на шее.
— Кто-то у нас определенно идет на поправку, — с улыбкой заметил Дэниел.
— Болтушка. — Джастин положил мне на тарелку еще один тост. — Интересно, ты хоть раз замолкала хотя бы на пять минут?
— Случалось. В девять лет у меня был ларингит, и я целых пять дней не могла произнести ни слова. Просто ужас какой-то! Мне суют куриный бульончик, комиксы и прочую чушь, а я пытаюсь объяснить, что чувствую себя прекрасно и хочу встать, но мне твердили, что я должна отдыхать и беречь горло. А ты, когда был маленький…
— Черт! — Эбби вдруг оторвалась от газеты. — Вишни. Срок хранения вышел вчера. Голодные есть? Их можно завернуть в блинчики или…
— Никогда не слышал о блинчиках с вишнями, — сказал Джастин. — Представляю, какая гадость.
— Не понимаю почему. Едят же блинчики с черникой…
— И вишневые оладьи, — напомнила я, пережевывая тост.
— Принцип совершенно другой, — возразил Дэниел. — Засахаренные вишни. Уровень влажности и кислотность…
— Можно попробовать. Мы потратили кучу денег, и я не собираюсь просто так выбрасывать их.
— Готова попробовать все, что угодно, — тут же предложила я. — В том числе и блинчики с вишней.
— Лучше не надо. — Джастин скривился от отвращения. — Давайте возьмем вишни в колледж и съедим в обеденный перерыв.
— А вот Раф ничего не получит, — сказала Эбби, складывая газету и направляясь к холодильнику. — Знаете, чем воняло у него из сумки? Засунул во внутренний карман полбанана и забыл. Отныне будем давать ему только то, что он способен съесть в нашем присутствии. Лекс, поможешь завернуть?
Все прошло на редкость гладко, я и не заметила ничего необычного. Мы поделили вишни на четыре пакетика и положили их вместе с сандвичами. В результате почти все съел Раф, и я забыла об этом до следующего вечера.
Мы постирали несколько из наименее пострадавших от моли штор и развесили их в свободных комнатах — скорее для тепла, чем из эстетических соображений: на весь дом имелся один-единственный электрообогреватель и камин, так что зимой здесь наверняка холодина как в Арктике. Джастин и Дэниел прибирались на первом этаже, остальные работали наверху. Мы с Эбби пришивали крючки к шторе в комнату Рафа, когда снизу донесся жуткий грохот, глухой удар и короткий вскрик. Кричал Джастин. Потом послышался голос Дэниела:
— Все в порядке. Я цел.
— Что там еще? — буркнул Раф, опасно балансируя на подоконнике со шторой в одной руке.
— Кто-то что-то свалил, — прошипела Эбби; в зубах у нее было зажато с полдюжины крючков. — Похоже, все живы.
До моего слуха донеслось негромкое восклицание.
— Лекси, Эбби, Раф, идите сюда! — позвал Джастин.
Мы сбежали вниз. Джастин и Дэниел стояли на коленях посреди кучи хлама, как будто взрывом разметенной во все стороны. В первую секунду я подумала, что без жертв не обошлось, но потом увидела, что именно они разглядывают. На полу у их ног валялась кожаная сумка, а Дэниел держал в руке револьвер.
— Дэниел свалился с лестницы, — объяснил Джастин, — а это все рухнуло сверху, прямо ему под ноги. Я даже не понял, откуда оно взялось. Одному Богу известно, что еще там есть.
Я узнала «уэбли» — прекрасное оружие. Сквозь запекшуюся корку грязи проблескивала благородная патина.
— Господи, — пробормотал Раф, опускаясь на колени рядом с Дэниелом и осторожно трогая дуло
