Но как раз это иное ведет свое сущностное происхождение от греческого начала европейского, и только оттуда. Я слишком мало знаю, чтобы решить, могла ли эта техника вообще произойти из двух других пространств осевого времени.
Но где масштаб интерпретации этих трех временных пространств?
Я не могу не высказать опасения, что Ваша интерпретация этих пространств (в том числе греческого), вероятно, находится в слишком традиционном круге представлений, где они выказывают больше сходства, нежели, возможно, имеют. Вы отвергаете мысль, что современная техника имеет наступательный характер. Но он у нее есть, и потому он также есть у естествознания наук и истории нового времени. Соотношение между современным естествознанием и современной техникой кажется мне у Вас недостаточно ясным. Но, по сути, оба коренятся в сущности техники, которую я намечаю в 'Письме о гуманизме'[398]. Эта
сущность, насколько я вижу, есть завершенная сущность европейской метафизики. Раскрытие сущности техники начинается, скрытым образом, с ISeoc Платона. Нападение на сущее состоит уже в том, что отношение к нему приобретает характер 'захвата', который в новое время развивается в опредмечивание. Сущее 'ставится', т. е. привлекается к ответу перед судом исчисления. При этом судьи могут обладать до- и не-философским мнением, будто они смиренно склоняются перед природой. Однако это благоговение, разумеемое оптически, есть — онтологически — по сути нападение.
Ни о чем не подозревая (т. е. забыв о бытии), благоговение здесь находится на службе нападения; а это последнее не инсценируется исключительно человеком. Оно валится бытием, в образе воления.
Вот в таком плане я пытаюсь решить эту проблему. Когда станет поспокойнее, напишу снова.
Наш сын был уже в этапном лагере, но затем, по словам репатриантов, его опять отозвали оттуда.
С сердечным приветом,
Ваш
Мартин Хайдеггер
[135] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру
Базель, 23.9.49 Дорогой Хайдегтер!
К Вашему 60-летию[399] мои сердечные поздравления! От души желаю, чтобы Ваш сын поскорее вернулся домой, а Ваши личные обстоятельства сложились благоприятнее, чем сейчас. И успеха Вам на философском пути к забытым ныне высотам!
Шестидесятый год, несомненно, начало старости. Веселье и подъем юности и зрелости более невозможны, а сейчас вдобавок неуместны. Но философствование не подчиняется биологии и как раз в старости способно активно развиваться. Быть может, только в этом возрасте и открывается непреходяще важное. Вопреки физическому упадку эта линия ведет ввысь, в вечное. Не сама собой — зачастую кажется, этого вообще не происходит; все зависит от конкретного человека. Желаю Вам добраться туда.
Старик Платон, старик Микеланджело, Рембрандт, Гете в старости — все они чудесным образом коснулись глубинного. И они вдохновляют нас, людей маленьких. Поистине загадка, что человек не обязательно должен стареть духовно.
Только что пришло Ваше содержательное письмо. Сердечно благодарю. О 'наступательном характере' я, возможно, как-нибудь Вам напишу. Мне кажется, здесь нужно еще кое-что прояснить, прежде чем принять решение. Из Вашей книги, которой я жду с нетерпением, узнаю больше.
Кэте Викгориус[400] рассказывала о Вас. Добрая душа, психологически проницательная, благожелательная к людям и смелая.
Сердечный привет,
Ваш Карл Ясперс
[136] Мартин Хайдеггер — Карлу Яспе:>су
Мескирх, 23 ноября 49 г. Дорогой Ясперс!
Моя благодарность за Ваше письмо ко дню рождения запоздала [401]. Оно меня очень обрадовало. Я часто думаю о Вас, но за перо берусь с трудом. Непосредственность разговора не только избавляет от многих окольных путей, но и пробуждает неожиданное. Брошюрки я получил только на днях. Текст[402] был написан этой весной для альбома о родных местах.
'Неторные тропы'[403] тоже вышли. Завтра я возвращаюсь во Фрайбург. Экземпляр книги Вы получите очень скоро.
Я работал здесь с братом, так как еще в начале месяца из-за непогоды оставаться в Тодтнауберге стало невозможно.
О моем положении я говорю неохотно. Хотя ректор Теллен-бах [404] весной предпринял шаги, чтобы достичь ясности.
Университет вновь дал ход моему заявлению от октября 1945 года о выходе на пенсию. Французская военная администрация известила меня, что и она, и министерство в Париже не возражают. 28 сент. с. г. от баденского министерства финансов — очевидно, в качестве подарка ко дню рождения — пришла весть, что мое жалованье определено в размере 160 марок в месяц.
Йорг еще в России. Срок возвращения перенесли на май 1950 года.
Я пишу все это не затем, чтобы жаловаться. Я и фрайбургских знакомых просил ничего не предпринимать. По сути, здесь боятся (в особенности политические инстанции католической церкви), что, выйдя на пенсию, я, возможно, опять начну читать
лекции и даже с нетерпением этого жду «Но с 'чтением' покончено навсегда.
Вообще-то я хотел написать Вам о Вашем понимании техники, но сейчас я недостаточно сосредоточен. Надеюсь, что сумею сделать это в ближайшие недели.
Сердечно Вас приветствую,
Ваш
Мартин Хайдеггер
[137] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру
Базель, 25.11.49
Дорогой Хайдеггер!
Сердечное спасибо! 'Проселок'*[405] я прочитал с огромным волнением. Воспоминание и вечность, прекрасно и верно.
Сообщение министерства финансов меня ужаснуло. С этим никак нельзя примириться.
Приеду ли я следующим летом во Фрайбург, пока не знаю. Сейчас у меня нет документов, с которыми я как немец мог бы пересечь границу. Но я хочу приехать и был бы очень рад поговорить с Вами.
Сегодня — только этот торопливый привет. Я потихоньку выздоравливаю после опоясывающего лишая, и все силы уходят на учебную деятельность.
Сердечно,
Ваш К. Ясперс
[138] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру
Базель, 2 декабря 49 г.
Дорогой Хайдеггер!
Сейчас я пишу, увы, по досадному, хотя, в сущности, совершенно незначительному поводу — речь идет об отзыве рецензента в газете 'ЦайГ от 1 декабря[406]. Мое уважение к возможным читателям слишком велико, чтобы я отказался от опровержения.
Упомянутое рецензентом место находится на с. 295 швейцарского издания[407].
Я хотел бы показать Вам мой ответ — он приложен к письму[408] — и до отправки в газету услышать Ваше мнение, лучше всего одобрительное. Моя позиция будет понятна из текста. Рецензент усматривает у меня 'ярость'[409]. Это ничтожный отзвук настроения, с каким я слушал речь Крика в Гейдельберге: философия-де кончилась (начинается антропология), все мышление от Платона до Ницше преодолено (по поводу моей книги о Ницше), теперь начинается новая мировая эпоха и новый человек, речь идет о тысячелетиях, Гитлер спасает человека от Ничто, все поставлено на карту, — а затем полный набор 'героических'
