практически вместе с ней. Джентльменам подавали вечерний чай в их комнаты, а леди пили чай вместе в одной большой комнате. Затем, по словам Понсонби, все были предоставлены самим себе вплоть до ужина.
Однако уже в следующем году Фредерик Понсонби был назначен помощником личного секретаря королевы, и работы у него стало хоть отбавляй. Он зашифровывал и расшифровывал срочные депеши, разбирал огромное количество корреспонденции, оставленной ему Артуром Биггом, делал выписки из тех газет, которые могли заинтересовать королеву или каким-то образом затрагивали интересы монархии. Он снимал копии с важных государственных документов, которые королева хотела оставить в своем архиве, постигал премудрости стенографии, занимался немецким языком и самым тщательным образом штудировал «Готский альманах», чтобы как можно лучше ознакомиться с запутанной родословной королевской семьи.
Кроме того, Фредерик Понсонби был ответственным за подготовку данных, на основании которых королева писала свой дневник. Она была весьма требовательна к этой работе и всегда старалась быть точной и аккуратной в ведении важного, как она считала, документа. Правда, иногда королева могла допускать некоторые неточности, но только в том случае, если они изображали ее в выгодном свете или льстили ее самолюбию. Так, например, при подготовке материалов, касающихся военного смотра колониальных войск в 1897 г., Понсонби привел газетную заметку, в которой сообщалось, что королева обратилась к индийским офицерам на их родном языке хинди. Он знал, что это не так, но все же оставил эту заметку. Когда королева ознакомилась с этими материалами, у нее появились возражения. «Это неправда, — сказала она. — Я говорила не на хинди, а на английском». Но когда Понсонби спросил ее, должен ли он убрать эту заметку, она ответила, что этого делать не стоит. «Вы можете оставить ее. Ведь я могла бы выступить перед ними на хинди, если бы захотела».
Еще одной важной обязанностью Понсонби было поддерживать в порядке книги королевы, в которые она заносила дни рождения всех своих родных, близких и знакомых. За многие годы она накопила огромную информацию, а последние книги всегда брала с собой во все поездки, из-за чего многие люди ошибочно принимали их за Библию. Номинально за все эти книги отвечал ее немецкий секретарь, но он не выполнял свои обязанности, и поэтому вся ответственность за их содержание ложилась на Фредерика Понсонби.
Когда королева отдыхала в Ницце в отеле «Регина», ей посоветовали пригласить в гости известную актрису Сару Бернар, которая работала в это время в местном театре. Сначала королева отвергла эту идею, сославшись на не совсем безупречную репутацию актрисы, а потом передумала и согласилась. Сара Бернар прочитала небольшой отрывок из пьесы, которая тогда шла на сцене театра, и произвела на королеву настолько неизгладимое впечатление, что та долго не отпускала актрису, расспрашивая ее о театральной жизни в Ницце. А когда Сара Бернар собралась уходить, королева попросила ее оставить в книге свой автограф. Актриса взяла принесенную Понсонби книгу, раскрыла ее на полу, опустилась на колени и размашисто написала: «Le plus beau jour de ma vie», — после чего поставила заковыристую подпись. Понсонби с гордостью показал книгу королеве, однако не дождался от нее похвалы, на что, естественно, рассчитывал. Напротив, она осталась очень недовольна его действиями. Во-первых, он принес совсем не ту книгу. Такие записи нужно было делать в книге для артистов и художников. А во-вторых, он позволил мисс Бернар занять своей размашистой надписью почти целую страницу, что было непозволительной ошибкой.
К концу жизни королева стала еще более придирчивой и требовательной, поскольку плохо видела и уже не могла разобраться со своими бумагами без помощи личного секретаря. Дело дошло до того, что профессор Герман Пагенштекер, лучший окулист Европы, посоветовал ей сделать операцию на глазах, но королева отвергла это предложение и продолжала лечиться белладонной, что уже не давало сколько-нибудь удовлетворительного результата. Ее зрение продолжало ухудшаться, она не могла нормально писать, а почерк стал совершенно неразборчивым. Секретарям приходилось немало трудиться, чтобы понять, что она хотела сказать своими каракулями. К тому же сами они должны были писать крупными буквами, что отнимало у них немало времени[76].
Предусмотрительный Понсонби купил несколько тетрадей для учащихся школ и отрабатывал в них свой новый почерк. Кроме того, он купил «специальные чернила», а написанный ими текст посыпал медным порошком и нагревал на спиртовой лампе. Это было неплохое изобретение сэра Артура Бигга, но и этот метод со временем перестал удовлетворять королеву. Толстые черные буквы проступали на обратной стороне, и поэтому листы бумаги можно было использовать только с одной стороны. А королева не могла смириться с этим и велела Фредерику Понсонби вернуться к обычному способу составления документов. А тот, в свою очередь, обратился в канцелярию с просьбой найти такую же по размеру бумагу, но только толстую. Поначалу такая бумага показалась вполне приемлемой, но поскольку королева привыкла держать все документы у себя в кабинете, это привело к невероятному нагромождению бумаг, и она снова попросила Понсонби вернуться к старому и проверенному способу.
«И тогда я понял, что все это бесполезно, — вспоминал позже Понсонби. — Я обратился за помощью к сэру Джеймсу Риду и попросил его поговорить с королевой и объяснить ей возникшие трудности, но он ответил, что ее зрение продолжает ухудшаться, и в связи с этим совершенно бесполезно что-либо объяснять ей. Поэтому мне пришлось вернуться к обычному письму и обычным чернилам. Разумеется, я сразу же стал получать сообщения с просьбой писать большими черными буквами, но поскольку все это было лишено смысла, я даже не пытался этого сделать» [77].
В конце концов все кончилось тем, что секретарям пришлось самим зачитывать королеве документы. Правда, пот началу этим занималась ее младшая дочь принцесса Беатриса, но это неизбежно приводило, по словам Понсонби, к «абсурдным ошибкам». Понсонби писал матери по этому поводу:
«Королева совершенно не знакома с реалиями сегодняшнего дня. Достаточно представить себе, как принцесса Беатриса объясняет ей нашу политику на Востоке. Мы с Биггом можем написать весьма пространный комментарий по этому вопросу, но принцесса Беатриса не всегда зачитывает этот документ королеве, так как спешит делать свои фотографии или рисовать цветы для предстоящей выставки... Помимо ужасных ошибок, которые она делает во время чтения, существует большая опасность, что королева просто выпустит из внимания важные проблемы, которые требуют безусловного контроля со стороны правящего монарха... Самое обидное, что речь идет о ее глазах, а не о чем-то другом. У нее до сих пор превосходная память, завидная сила воли и прежняя аккуратность в делах. Огромный опыт королевы в европейской политике делает ее мнения исключительно важными и ценными для государства, но все это оказывается совершенно бесполезным, поскольку единственным источником важной информации, вытекающей из многочисленных телеграмм, депеш и писем, является принцесса Беатриса».
Перед тем как отправиться на ужин, все мужчины переодеваются в короткие бриджи и чулки, причем обязаны делать это даже в том случае, если обедают не за королевским столом, а в общей столовой[78].
«Во время ужина, — вспоминал Понсонби, — в доме устанавливалась гнетущая тишина, а те, кто удостаивался чести ужинать вместе с королевой, тихо продвигались по коридору, минуя многочисленные статуи и картины, и переговаривались почти шепотом... В Балморале людей было намного меньше, поэтому ужины с королевой проходили в более скромной обстановке и не поражали роскошью. Темы для разговоров могли быть самыми разнообразными, но говорить при этом следовало только тихим голосом, не нарушая общего спокойствия. А обращаться ко всем могли только приближенные, которые располагались справа и слева от королевы. Позже, когда зрение королевы значительно ухудшилось, не раз случались забавные ситуации, когда королева не узнавала своих соседей за столом. Однажды вечером в 1899 г. дворецкий допустил досадную ошибку при составлении списка приглашенных, в результате чего королева повернулась к послу Французской республики и, приняв его ошибочно за посла Италии, как это было указано в списке гостей, спросила: «А где сейчас ваш король?»
Во время всех этих ужинов многое зависело от того настроения, в котором королева пребывала в данный момент. Если она была задумчивой, молчаливой и сосредоточенной, то и весь ужин проходил в тоскливой обстановке. Один из таких случаев красочно описал отец Фредерика Понсонби. Простудившаяся незадолго до этого королева села между своим сыном принцем Леопольдом, издавна не отличавшимся словоохотливостью, и лордом Гейнсборо, который был совершенно глухим. «Установившаяся жуткая
