истерическом хохоте, поминутно вытирая слезы»[83].
Однажды вечером в апреле 1888 г., когда королева находилась в Берлине, вокруг нее собралось много интересных и веселых людей, которые смешили ее до слез. После этого у всех сложилось впечатление, что королева ведет себя совершенно естественно, много шутит, обладает веселым нравом и беззаботно реагирует даже на самые сложные проблемы. Она рассказала им историю о том, как в шестнадцатилетнем возрасте умирала от скуки во время исполнения «Мессии» Генделя в кафедральном соборе Йорка, потом вместе со всеми заразительно смеялась над рассказом Бернарда Маллета о том, как его жена пыталась писать картину в Брюгге, а местные мальчишки бросали в нее камни и плевали на холст. Три года спустя она так же беззаботно веселилась во время званого ужина и даже шутила по поводу своего преклонного возраста (78 лет), говоря при этом, что «ощущает себя довольно молодой, и если бы не этот несчастный возраст, она бегала бы до сих пор».
Многие гости королевы единодушно отмечают, что эти формальные ужины часто были смертельно скучными и тоскливыми, но на самом деле они таковыми не являлись даже тогда, когда хозяйка пребывала в подавленном настроении и не реагировала на происходящее. Реджиналд Бретт, секретарь министерства труда, сын и единственный наследник первого лорда Эшера, рассказывал своему сыну об одном из таких ужинов:
«Для Меня этот ужин был весьма забавным и приятным. Я сидел неподалеку от королевы, между герцогиней Коннотской и молодой герцогиней Гессенской, Викторией Мелитой (дочерью герцога Эдинбургского), которую звали просто Даки... Сперва они были слишком скованными и стеснительными, однако потом все развеселились, и к концу ужина в столовой стоял невообразимый шум. Королева была чрезвычайно живой, веселой, часто смеялась и довольно остроумно шутила. Словом, она вела себя просто чудесно».
Несколько месяцев спустя Бретт, который после смерти отца стал лордом Эшером, снова был приглашен на ужин к королеве и остался им весьма доволен.
«Королева была в хорошем расположении духа и много говорила со мной как во время ужина, так и после него. Я сидел почти рядом с ней между принцессой Беатрисой и леди Дадли. Последняя выглядела очень хорошо и казалась слишком молодой для того, чтобы быть матерью всех этих Уардов! (семерых детей). В самый разгар ужина королеве принесли телеграмму, в которой содержались какие-то неприятные вещи относительно Англо-бурской войны. Королева заметно побледнела, а через некоторое время пришла в себя и даже спросила меня, не видел ли я ее новый портрет работы Ангели. Узнав, что я не успел этого сделать, она приказала принести его из коридора. Он действительно был очень хорош»[84].
В последние годы после ужинов леди, как правило, отправлялись играть в вист или иные карточные игры, а джентльмены толпились в другом конце гостиной, о чем-то шептались между собою и утомляли себя досужими разговорами. Иногда они сами садились за карточный стол, но, по словам Фредерика Понсонби, этот вид деятельности не доставлял им никакого удовольствия, так как мало кто из них знал правила той игры, которой они были заняты в данный момент. Более того, конюшему лорду Стаффорду «часто напоминали о том, что главная опасность азартных карточных игр заключалась в том, что нечестные игроки могли без особого труда подглядывать в чужие карты. Именно поэтому он плотно прижимал руку к груди, из-за чего потом долго не мог найти нужную карту. Разумеется, при этом нельзя было курить, что доставляло игрокам дополнительные неудобства».
А королева в это время сидела в своем кресле, потягивала кофе и иногда приглашала для беседы кого-нибудь из гостей. Если гость был остроумен и интересен, королева охотно смеялась и поддерживала беседу, если же нет, то беседа длилась недолго. А когда ей представляли незнакомого или малознакомого человека, она заметно смущалась и «нервно хихикала». «Около одиннадцати часов игра в карты прекратилась, — записала леди Литтон в 1896 г., — и все взгляды были направлены на королеву... Она взяла свою трость, и по этому знаку слуги открыли дверь. В комнату вошел высокий смуглый индиец, взял королеву под руки и помог ей встать на ноги. Сильно прихрамывая, она направилась к двери. У порога к ней подбежала принцесса, поцеловала ее руку, после чего королева медленно поковыляла к себе в сопровождении своих дочерей. После этого все присутствующие почувствовали себя в совершенно идиотском положении. Нам оставалось либо тотчас же покинуть гостиную, либо пройти мимо бильярдной комнаты, где еще развлекались придворные джентльмены».
62. КНИГИ
Однажды вечером в Балморале, когда старшая дочь королевы и императрица Германии осталась на ужин, за столом зашел разговор о романах Марии Корелли, которую королева, как, впрочем, и мистер Гладстон, считала величайшей писательницей своего времени. А ее дочь возразила, что все ее романы слишком банальны, и при этом обратилась за поддержкой к Фредерику Понсонби, который сидел на дальнем конце стола и не слышал, о чем идет речь. Тот признал, что книги этого автора, «несомненно, имеют большой коммерческий успех и широко продаются по всей стране, однако наибольший успех они имеют у полуобразованных людей. Императрица радостно захлопала в ладоши, наступила гнетущая тишина, и разговор неожиданно прекратился».
Королева, безусловно, была образованной и интеллектуальной женщиной, однако не настолько начитанной и эрудированной, как это было принято считать. Фредерик Понсонби доказал, что ее знание литературы «оставляет желать лучшего» и что она «никогда по-настоящему не знала произведений самых крупных писателей и не любила их». И тем не менее дневники королевы и ее письма пестрят ссылками на известные и популярные книги, а сама она постоянно подчеркивала, что наслаждается и восхищается ими.
Все дело в том, что в детские и юношеские годы королеве запрещали читать популярные в то время романы, а в зрелом возрасте она признавала, что испытывает некоторое чувство вины при чтении художественных произведений. «Пока мне делали прическу, читала роман Булвер-Литтона «Евгений Арам», — записала королева в дневнике в декабре 1838 г., — и закончила его. Несмотря на то что он прекрасно написан и довольно интересен по содержанию, я все же рада, что наконец-то закончила его, так как всегда чувствую определенную неловкость при чтении романов. Именно поэтому я с такой радостью перешла к «Английской революции» Гизо». К этому времени королева уже прочитала письма мадам де Севинье, наиболее известные трагедии Расина и мемуары Сюлли. По словам леди Холланд, королева была чрезвычайно рада встрече с Гизо в марте 1840 г. и не упустила возможности сообщить ему, что прочитала его книгу с огромным удовольствием. «Это была одна из немногих книг, — повторяет леди Холланд общее заблуждение, — которую она прочитала от начала до конца. Другой такой книгой была «Конституционная история Англии» Хэллама».
Несмотря на все запреты и предубеждения ее матери, связанные с художественной литературой, королева призналась позже, что ей удалось прочитать книгу Джеймса Фенимора Купера «Последний из могикан», которую она нашла «интересной», но «очень ужасной», и «Ламмермурскую невесту» сэра Вальтера Скотта, которую она вслух читала своей гувернантке баронессе Лецен. Позже в Балморале было обнаружено не менее двенадцати экземпляров книги Скотта «Роб Рой» и тридцать две книги «Дева озера» того же автора. В детские годы она считала Вальтера Скотта своим «поэтическим идеалом», а в более поздние годы, как рассказывала леди Литтон, из всех поэтов, которые ей нравятся, Вальтер Скотт по- прежнему оставался ее любимым автором.
До замужества королева восхищалась Джорджем Грэббом и книгой Вашингтона Ирвинга «Завоевания Гранады». Не меньшее удовольствие она получила при чтении «Приключений Оливера Твиста» Чарльза Диккенса, хотя ее любимчик лорд Мельбурн отрицательно относился к этому произведению. Чуть позже королева с удовлетворением отметила, что » наконец-то прочитала «Джен Эйр», которая показалась ей «чрезвычайно интересной и к тому же прекрасно написанной». Кроме того, в списке
