«Из всех похоронных церемоний, — вспоминал позже лорд Эшер, — эта была самой простой и наиболее впечатляющей. Процессия началась с королевского дворца, и во главе ее шествовала принцесса Уэльская вместе с принцем Эдуардом (будущим герцогом Виндзорским). За ними шли принцы и принцессы королевской крови, и все они представляли собой весьма печальное и трогательное зрелище. Возле мавзолея всю ответственность за дальнейшие события возложили на меня. Когда все вошли в церковь, ее железные ворота были закрыты... Стражники внесли гроб с телом королевы. Король, принцесса и все родные встали справа от гроба. А слева разместился хор... Наибольшие эмоции во время этой траурной церемонии позволили себе принцесса Уэльская и шестнадцатилетний герцог Кобургский, сын герцога Олбанского».
Панихида, по словам Рэндалла Дэвидсона, была настолько трогательной, что выразить ее словами просто невозможно. После отпевания все приглашенные прошли мимо гроба с телом королевы и простились с ней в последний раз, причем ее гроб стоял рядом с гробом принца Альберта. Первым попрощался с матерью король, который не просто прошел мимо, а опустился перед ним на колени. Вслед за ним прошла королева, держа за руку принца Эдуарда. Она тоже опустилась на колени перед гробом королевы, а маленький принц настолько испугался, что королю пришлось деликатно намекнуть ему на соблюдение привычного ритуала. Так они и стояли втроем на коленях перед гробом великой королевы, пока не настал черед остальных присутствующих. Эту картину просто невозможно забыть. Когда они встали на ноги и медленно удалились, к гробу подошел германский кайзер, который опустился на колено, а за ним вскоре последовали все остальные. Последними к гробу королевы были допущены самые близкие придворные, получившие приглашение на траурную церемонию. Когда все стали выходить из церкви, неожиданно полил дождь.
Лорду Эшеру поручили позаботиться о памятнике для королевы из белого камня, которую сделал барон Марочетти в то же самое время, что и памятник принцу Альберту. Это была последняя работа известного скульптора, которую королева одобрила еще за год до своей кончины, но которую «так никто и не видел до последнего момента. После долгих расспросов и уточнений старый скульптор с трудом вспомнил, что в 1865 г. эта скульптура была замурована в подвале Виндзорского дворца. Рабочие быстро разобрали кирпичную кладку и обнаружили ее за стеной».
Белоснежная фигура королевы была установлена, как она и пожелала, рядом со скорбной фигурой супруга, принца Альберта. Его взгляд устремлен вперед, на мозаику мавзолея перед входом, а ее молодое лицо повернуто к нему, человеку, которого она так любила при жизни.
В день смерти королевы известный писатель Генри Джеймс вышел из Реформистского клуба, что на Пэлл-Мэлл-стрит. Все окрестности вокруг него вдруг показались какими-то слишком «странными и невообразимыми». Прохожие говорили приглушенным тоном, будто испуганные каким-то страшным событием, и все это произвело на него столь глубокое впечатление, что он еще очень долго не мог забыть этот день. Конечно, ему не сразу удалось оценить обстановку, так как он следовал своим привычным маршрутом и поначалу просто не обратил внимания на происходящее. И только потом узнал о том, что в мир иной отошла старая вдова, «которая бросила свой огромный вес на чашу весов всеобщего добра и достоинства».
А потом в своих многочисленных письмах к приятелям по клубу он «продолжал изливать свои эмоции», признавая, что смерть этой «храброй старой женщины» с ее «старомодной порядочностью» знаменует собой окончание целой эпохи в истории страны. Иначе говоря, она стала «самым существенным символом» данной эпохи. «Я глубоко скорблю по тому среднему классу, который чувствовал материнскую заботу своей королевы и согревался теплом ее горячего сердца, «упрятанного под большой и толстой, шотландского покроя шалью», биение которого слышалось в самых отдаленных уголках страны». Именно это сердце предотвратило своим бешеным ритмом «всевозможные столкновения и конфликты».
Вместе с многотысячной толпой на улицах Лондона Джеймс смотрел в будущее с оптимизмом. Он был уверен, что новый король уже произвел самое благоприятное впечатление на публику, а так называемая викторианская эпоха уходит в прошлое со всеми своими достоинствами и недостатками. Что же касается будущего, или «Speriamo», то, по выражению Генри Джеймса, теперь остается лишь надеяться на лучшее.
Примечания
1
Лорд Мельбурн, ее первый премьер-министр, рассказывал позже, что «она была слишком откровенной и честной по натуре, чтобы притворяться, что знает больше, чем на самом деле... и тем не менее ее г полным основанием можно считать достаточно образованной, поскольку она свободно говорит и пишет на немецком, понимает итальянский, бегло говорит и весьма элегантно пишет по-французски» (Benson and Esher, The Letters of Queen Victoria, ist Series, I, 256: memorandum of George Anson, 15 January 1841).
2
Орден Подвязки — высший английский орден, учрежденный в 1350 г. королем Эдуардом III для узкого круга приближенных. Кавалеры ордена Подвязки обязаны носить ниже левого колена узкую голубую орденскую ленту. — Примеч. пер.
3
Она увидела свою сестру только в 1834 г., когда приехала в Англию. Расставание после этого краткосрочного визита было еще более болезненным, чем прежде. 'Разлука действительно была ужасной, -писала позже Виктория. — Я обняла ее обеими руками, долго целовала, а потом расплакалась так, словно мое сердце раскололось на части. Моя дорогая сестра вела себя так же... Я рыдала все утро и долго не могла успокоиться... Никого я не любила так сильно, как ее' (RA Princess Victoria's Journal, 25,26 July 1834).
4
Много лет спустя, вспоминая все эти споры между матерью и членами королевской семьи, королева Виктория напишет: «О, это было ужасно... все время одни колкости, а многие члены семейства вообще не разговаривали друг с другом. Будучи еще сущим ребенком, я оказалась между двух огней, пытаясь вести себя прилично в присутствии посторонних и устраивая скандалы дома» (Roger Fulford, Dearest Child: Letters between Queen Victoria and the Princess Royal; 8 March 1858,72-73).
5
Когда принцесса стала королевой, она сделала баронетом того отчаянного молодого человека по имени Пекем Миклуайт, который во время аварии с каретой, пока лошадей освобождали от упряжи, сидел на голове одной из них и удерживал ее.
6
Харкорт умер в возрасте девяноста лет после того, как свалился в моста в пруд. «Ну что ж, Диксон, — сказал он перед смертью своему священнику, — думаю, мы изрядно попугали лягушек в этом пруду».
7
Во время пребывания в Рамсгейте принцесса и ее мать обычно останавливались в Таунли-Хаус, что неподалеку от дома Ист-Клифф-Лодж, принадлежащего Моузезу Монтифиори. Это был известный филантроп, который любезно предоставлял ей ключ от частного входа в свои владения. Вскоре после вступления на престол она возвела в рыцари лондонских шерифов и отметила в своем дневнике: «Одним из них был мистер Монтифиори, еврей, превосходный человек, который прожил, кажется, более ста лет. И я была чрезвычайно рада, что мне удалось первой вознаградить его за все добрые дела» (RA Queen's Journal, 9 November 1837).
8
Официально королеву Викторию провозгласили «нашим законным и полномочным сюзереном леди Александриной Викторией», но королева никогда не называла себя подобным образом и предпочитала, чтобы и другие называли ее Викторией, а не Александриной. И всегда опускала первое имя на всех официальных документах, которые ей приходилось подписывать.
9
На картине сэра Дэвида Уилки, изображающей то памятное заседание Тайного совета, королева Виктория нарисована не в простом траурном платье, а в
