нужно так же горевать, как и по близким людям» («Beloved Mama: Private Correspondence of Queen Victoria and the German Crown Princess», ed. Roger Fulford, 87). Когда в 1892 г. был издан указ, запрещающий охоту с охотничьими псами, королева была довольна таким решением, так как никогда по-настоящему не любила такой вид спорта («Journals and Letters of Reginald Brett», i, 160). Леди Холланд очень удивилась в декабре 1844 г., когда «дорогая маленькая королева просила у мясника на одной из выставок животноводства, чтобы он сохранил жизнь приготовленного на заклание быка» (Elizabeth, Lady Holland to her Son, 1821-1845, ed. The Earl of Ilchester, 1946, 221).
56
Гладстон был одним из немногих министров, которому нравилась жизнь в Балморале. «Я очень неохотно простился с Балморалом, — сказал он жене, когда оставил пост министра при королеве в 1871 г., — поскольку здесь все очень просто, уютно и по- домашнему, как только это может быть вдали от городской суеты. Кроме того, здесь совершенно не нужно опасаться неожиданного вторжения посторонних людей». (Roy Jenkins, «Gladstone», 347). А лорду Роузбери жизнь в Балморале показалась как один «большой и невкусный обед». Обед в Балморале по воскресеньям имел две характерные черты. Первая из них заключалась в том, что он начинался с бараньей похлебки, а вторая — во время обеда подавали странное на вкус березовое вино. «Попробовав его, я заметил, что бутылка была закупорена пробкой». (Robert Phodes James, «Rosebery», 66).
57
Мнение королевы о Гладстоне разделяли далеко не все ее придворные. «Мистер Гладстон, — говорила леди Огаста Стэнли, — очень добродушный человек с замечательным голосом и прекрасным английским языком». «К сожалению, мистер Гладстон уехал сегодня от нас, - писала она же в одном из своих посланий из Балморала. — Он в высшей степени приятный человек» («Letters of Lady Augusta Stanley», 206, 297).
58
Подобным же образом королева вела себя на одной из придворных вечеринок несколько лет до этого, когда герцог Кембриджский обратил внимание на стоявшего перед королевским тентом Гладстона. Королева пила чай, а Гладстон переминался с ноги на ногу, вероятно, ожидая приглашения присоединиться к ней. Королева повернулась к герцогу и тихо молвила: «Видите Гладстона? Он стоит здесь уже полчаса и безуспешно пытается вынудить меня заговорить с ним! Но я столь же упряма, как и он, и не намерена разговаривать с ним» (Giles St Aubyn, «The Royal George: The Life of Prince George, Duke of Cambridge», 1963, 234).
59
Принцесса Августа Шлезвиг- Гольштейнская.
60
Он никогда не делал никакого секрета из своей ненависти к англичанам. Еще будучи двадцатилетним гвардейским лейтенантом, он поразил сослуживцев своим неприязненным отношением ко всему британскому, Так, например, когда у него началось обильное кровотечение из носа, он заявил во всеуслышание, что ему это только на пользу, так как «неплохо избавиться наконец от этой чертовой английской крови». Нет никаких сомнений, что эти антибританские настроения во многом объяснялись поведением его матери, которая постоянно напоминала об английском происхождении, считала «свою любимую Англию» самой передовой страной и неустанно благодарила Бога за то, что является англичанкой, а не немкой. Проживая в скудном и провинциальном Берлине, она восторгалась достижениями родной страны, считала ее оплотом либерализма и демократии и до небес превозносила военно-морскую мощь Англии, которая позволяет ей удерживать под своим контролем «огромную колониальную империю, над которой никогда не заходит солнце». Словом, она считала Англию чуть ли не единственной цивилизованной страной мира, которая должна стать образцом для других стран, включая, разумеется, и Германию. Как отметил однажды генерал граф Альфред фон Вальдерзее, подобное восхваление Англии и одновременное преуменьшение роли Германии было губительным и контрпродуктивным в воспитании детей. «Если его родители намеревались воспитать кронпринца конституционным монархом, подчиняющимся воле парламентского большинства, то они потерпели сокрушительное поражение. Скорее напротив, — продолжал он. — Они воспитали его в совершенно противоположном духе... Просто поразительно, с какой ненавистью юный принц относился к Англии и ко всему английскому. В каком-то смысле это была вполне естественная реакция на тщетные попытки матери воспитать детей в духе преклонения перед Англией». В конце концов и сама кронпринцесса вынуждена была признать свои ошибки и предпочла не навязывать детям собственную точку зрения. «Вили, — с горечью отметила она, — настроен слишком шовинистически и просто идеализирует свою любимую Пруссию. Причем делает это с таким остервенением, что мне просто больно на него смотреть... У прусских принцев есть некоторые отвратительные черты, и это у них в крови» (John C.G.Rohl, «Young Wilhelm: The Kaiser's Early Life, 1859-1888», Cambridge, 1998, 115, 267, 395, 409, 441).
61
В 1895 г. она навела ужас на всех придворных своими романтическими отношениями с сэром Артуром Биггом, который унаследовал от Генри Понсонби пост личного секретаря королевы. Правда, к этому времени ее брак уже был разрушен, но столь фривольное поведение члена королевской семьи стало самым громким скандалом за последние годы. Принцесса Беатриса срочно послала за доктором Ридом, чтобы «обговорить с ним роман Луизы с мистером Биггом и положить конец этим позорным отношениям». Даже принцесса Уэльская написала ей письмо, в котором попросила сообщить все подробности этого скандального дела. То же самое сделала и принцесса Алиса. Леди Бигг была в отчаянии, так как понимала, что принцесса разрушает счастье других людей и ее собственное. А принц Генрих видел, как мистер Бигг пил за здоровье Луизы на одном из званых ужинов королевы. Она использовала его как инструмент для достижения своих целей. Если бы королева знала всю правду об этом деле, она не стала бы держать при себе такого личного секретаря. Прошло не менее двух лет, пока все последствия этого скандала не стали постепенно забываться, а отношения между принцессами Луизой и Беатрисой наконец-то не переросли в нормальные (Michaela Reid, «Ask Sir James: The Life of Sir James Reid», 102-104).
62
Королева же, напротив, зачастую относилась к слугам гораздо лучше, чем к гостям. Как заметила однажды Мэри Понсонби, точно так же относился к прислуге и принц-консорт. Королева сама признавала, что старается относиться к простым людям как к великосветским дамам. Правда, при этом она считала, что все существующие и освященные традицией сословные различия должны оставаться неприкосновенными, но никто не имеет права быть «более уважаемым, более любимым и более почитаемым, чем те, кто стоит ниже».
63
Сама королева никогда не забывала этот знаменательный для нее день. Ее внучка принцесса Мария Луиза вспоминала позже, что бабушка всегда носила с собой медальоны, в которых были отмечены дни рождения и все знаменательные даты всех членов ее семьи. «На золотых цепочках у нее висело несколько медальонов, в которых хранились пучки волос ее детей и внуков... На любые дни рождения или какие-либо иные памятные даты она всегда доставала подаренные ей в эти дни вещи и надевала их или просто носила с собой» (Princess Marie Louise, «My Memories of Six Reigns», 141).
Каждый год начиная с 1861 г. годовщина смерти принца-консорта была для королевы самым печальным днем. «В этот грустный день, — писала королева за несколько дней до своей смерти, — было очень много тяжелых воспоминаний, от которых невозможно избавиться». Впрочем, так же регулярно королева отмечала и дни рождения мужа. «Этот дорогой для меня день снова пришел без моего любимого и дорогого Альберта, — отмечала она в дневнике в свой последний год жизни. — Именно в этот день восемьдесят один год назад на свет появился удивительный ангел, оставивший после себя столько приятных воспоминаний. Я всегда помню этот прекрасный день и всегда готовлю для него подарки, которые ему обязательно понравились бы... Память о нем я всегда ношу в своем сердце и в своей душе» (Queen Victoria's Journal, 26 August 1900).
64
Принц Артур, который в 1874 г. стал герцогом, был одновременно представлен к званию фельдмаршала, но так и не стал главнокомандующим, чего так страстно желала его мать. Она никак не могла понять, почему принцы крови должны страдать из-за своей принадлежности к монаршей семье. Королева считала это несправедливым и фактически не выполняла это правило, говоря: «Тогда уж лучше создать республику». Принц Артур был рекомендован на эту высокую должность не потому, что был сыном королевы, а из-за своих достижений в области военной службы. «Отвратительно, что так называемое консервативное правительство настолько легко идет на поводу у радикалов!» (Quoted in Kenneth Rose, «Kings, Queens and Courtiers», 53).
