ПРАВДА ВИКТОРА СУВОРОВА

против Польши.

11 апреля Гитлер огласил срок нападения на Польшу — 1 сентября.

13 апреля Чемберлен заявил в парламенте, что Англия дает одностороннюю гарантию Румынии и Греции, подобную той, которая 31 марта была дана Польше.

15 апреля британское правительство обратилось к Советскому правительству с официальным предложением дать Польше и Румынии такую же одностороннюю гарантию, какую Англия и Франция дали Польше, Румынии и Греции.

17 апреля 1939-го (в понедельник) правительство СССР выдвинуло свое предложение из трех пунктов.

В этот же день Литвинов вызвал Майского в Москву.

17 апреля по вопросам некоторых советских претензий к Германии (по советским военным заказам на фирме «Шкода») Мерекалова принял статс-секретарь германского МИДа Вайцзеккер. В ходе встречи возникла беседа на тему улучшения экономических и политических взаимоотношений между двумя странами. Мерекалова вызывают в Москву, куда он приехал 19 апреля. (Сталин потом затребовал запись переговоров, которую выслал Астахов, оставшийся в Берлине временным поверенным до августа 1939-го и бывший переводчиком на этой встрече.)

Майский якобы по личной инициативе отправился в Москву через Стокгольм и Хельсинки. В Стокгольме он оказался в среду, 19 апреля. Провел беседу с советским послом Коллонтай, выяснил ситуацию в Швеции, переночевал.

20 апреля выехал (вылетел?) в Хельсинки, где, возможно, тоже мог встретиться с советским послом для выяснения ситуации в Финляндии. Дальше поехал поездом через Ленинград. Таким образом, в Москву он мог приехать или вечером 20 апреля, или к утру 21-го.

21 апреля (в пятницу) в Москве состоялось «правительственное совещание» (по версии Майского) или «заседание Политбюро» (по версии материалов журнала «Военно-исторический архив», № 12, 2002, с. 47–69). По данным этого же журнала, на нем были Сталин, Майский, Мерекалов, но не было Литвинова.

23 апреля (суббота), 24 (понедельник) и, возможно, 25 (вторник) Майский мог провести рабочие дни в наркомате, обсуждая ситуацию, получая указания и документы.

25 апреля (вечером во вторник) или 26 (в среду) он должен был выехать в обратный путь. 27 апреля он мог оказаться в Стокгольме, откуда вылетел не в Лондон, а в Париж (опять же якобы по личной инициативе). В Париже провел беседы с советским послом Яковом Сурицем, выяснил ситуацию, переночевал. После чего вылетел в Лондон, где оказался 28 апреля. И договорился с Галифаксом о встрече.

29 апреля (в субботу) Майский посетил Галифакса, которому сообщил советский план заключения договора. Но Галифакс не проявил особого интереса и неопределенно ответил, что английское правительство еще не закончило своих консультаций с Францией.

Во второй половине дня 29 апреля Майский мог (должен был?) отправить в Москву сообщение о встрече с Галифаксом и о неопределенном ответе британского правительства. В связи с тем что телеграммы в то время могли идти часами, то информация Майского могла дойти до Сталина поздно вечером 29 апреля или уже утром в воскресенье, 30 апреля. Но он не любил работать по утрам.

Таким образом, получается, что воскресным вечером 30 апреля 1939 г. товарищ Сталин имел целый набор разнообразной информации о возможных событиях на лето и осень. Соответственно он должен был продумать свои действия. Перспективы соглашения с Англией оценивались проблематично. В Германии же активно занялись отработкой польской проблемы. Причем нападение Гитлера на Польшу ставило Англию и Францию в сложное положение в связи с их «гарантиями», которые без участия СССР становились проблематичными. У англичан оставались две альтернативы: или проигнорировать свои же «гарантии», или объявить войну Германии. Игнорирование было чревато отставкой правительства. В противном случае возникала новая мировая война в Европе — важный инструмент социалистических революций. Однако возможное соглашение с Германией имело некоторую сложность в обосновании его необходимости перед общественностью как внутри СССР, так и во внешних отношениях. И в этих условиях неактивные безрезультатные переговоры с Англией могли иметь большую пользу. В том числе и с целью оказания давления на Германию. То есть именно в эти дни Сталину надо было сделать выбор.

Другой альтернативой могли бы оказаться более активные действия по предупреждению немецкого нападения на Польшу — и по дипломатическим каналам, и демонстративными военными приготовлениями и т. д. Но Сталин на это не пошел, а занялся организацией бесперспективных переговоров с Англией с одновременной активизацией секретных переговоров с Гитлером.

3 мая нарком иностранных дел М. Литвинов был отправлен в отставку. Его место занял глава советского правительства Молотов (Скрябин) Вячеслав Михайлович. И начался новый этап ИГРЫ, приведший к 23 августа.

Причем Сталин проводил его по трем направлениям одновременно:

— с немцами (максимально секретно);

— с англичанами и французами (открыто, максимально «пиарясь»);

— с правительствами некоторых соседей СССР (стран Прибалтики, Польши, Румынии) (в начальной стадии).

С немцами в Берлине переговоры вел временный поверенный с квалификацией переводчика Г.А. Астахов. На это обратил внимание Лев Безыменский в упоминавшейся выше книге. Он выделяет как бы два «тура немецкого зондажа». Первый в апреле-мае, второй — с конца мая по август. И замечает: «В те месяцы советского посла в Берлине не было (что, впрочем, говорит о характере советско- германских отношений того времени). Поверенным в делах был ГА. Астахов…» Но Безыменский не уточняет этот самый «характер отношений» и по какой причине, когда и куда исчез советский посол и числился ли он формально. Причем если сравнить разные места из его объяснений причин появления пакта 23 августа 1939-го, то будут заметны некоторые расхождения. В 4-й главе «Под знаком Мюнхена» Безыменский сначала приводит ряд мнений некоторых тогдашних политических деятелей Германии о том, что Гитлер в начале 1939-го отказался от идеи мирно договориться с Польшей и поставил задачу готовить «военную акцию». В результате ее Польшу планировали разделить на три части. Одна присоединялась к Германии (области, ранее ей принадлежавшие). В восточной части предполагалось образование западноукраинского государства под германским протекторатом. Остальная территория превращалась в новую Польшу с надежными с германской точки зрения руководителями. Но возникал вопрос: как на это дело посмотрит Советский Союз?

«[В конце весны 1939] советское руководство располагало более подробной информацией о замыслах Гитлера, которая гласила:

По собственным словам Гитлера, сказанным им несколько дней тому назад Риббентропу, Германия переживает в настоящий момент этап своего абсолютного военного закрепления на востоке, которое должно быть достигнуто с помощью жестоких средств и невзирая на идеологические оговорки. За беспощадным очищением востока последует «западный этап», который закончится поражением Франции и Англии, достигаемым политическим или военным путем. Лишь после этого станет возможным великое и решающее столкновение с Советским Союзом и будет осуществим разгром Советов.

В настоящее время мы [то есть нацистское руководство. — Л.Б.]находимся еще на этапе военного закрепления на востоке. На очереди стоит Польша. Уже действия Германии в марте 1939 г. — создание протектората в Богемии и Моравии, образование словацкого государства, присоединение Мемельской области — были не в последнюю очередь направлены против Польши и заранее рассматривались как антипольские акции. Гитлер понял примерно в феврале этого года, что прежним путем переговоров Польшу нельзя привлечь на свою сторону. Таким образом, он решил, что необходимо силой поставить Польшу на колени. Узкому кругу доверенных лиц Гитлера было известно, что последнее германское предложение Польше было сделано в твердом убеждении, что оно будет ею отвергнуто. Гитлер и Риббентроп были убеждены в том, что по соображениям внутренней и внешней политики польское правительство не сможет согласиться с германскими требованиями… Расчет немцев был правильным. В результате отказа Польши мы смогли фактически избавиться от германо-польского пакта о ненападении и получили по отношению к ней свободу