автор.
В итоге получается, что роли распределены не только иначе, чем представлял себе неопытный автор, но ещё и так, что обижены все актёры, которые не могут простить автору, зачем он лично не распределил им роли.
С того момента как роли розданы, в театре складывается обычно два мнения: одно – что в пьесе отличные роли, но ансамбль подобран никудышный, другое – что роли плохи и из пьесы, хоть лопни, ничего путного не сделаешь.
Режиссёрская трактовка
Режиссёр, которому поручена пьеса, исходит из здравой предпосылки, что «вещь надо поставить на ноги», – иными словами, перекроить всё, что там накропал автор.
– Я, видите ли, представлял себе этакую тихую камерную пьесу, – говорит автор.
– Это не годится, – отвечает режиссёр. – Её надо подать совершенно гротескно.
– Клара – запуганное, беспомощное существо, – поясняет далее автор.
– Откуда вы взяли? – возражает режиссёр. – Клара – ярко выраженная садистка. Взгляните, на странице тридцать семь Данеш говорит ей: «Не мучь меня, Клара!» При этих словах Данеш должен корчиться на полу, а она будет стоять над ним в истерическом припадке. Понимаете?
– Я совсем не так представлял себе всё это, – защищается автор.
– Это будет лучшая сцена, – сухо объявляет режиссёр. – Иначе у первого акта не было бы впечатляющей концовки.
– Сцена изображает обычную комнату городского типа, – продолжает автор.
– Но там должны быть какие-нибудь ступени или помост.
– Зачем?
– Чтобы Клара могла стать на них, когда она восклицает: «Никогда!» Этот момент надо акцентировать, понимаете? Минимум трёхметровые подмостки! С них потом в третьем явлении прыгнет Вчелак.
– А зачем ему прыгать?
– Потому, что там ремарка «врывается в комнату». Это одно из самых сильных мест. Видите ли, пьесу надо оживить. Не хотите же вы, чтобы у нас получилась заурядная, нудная канитель?
– Разумеется, нет! – спешит ответить автор.
– Ну, вот видите!
Для того чтобы ещё больше открыть вам тайны драматургии, скажу, что творчески настроенный автор – это такой, который не хочет связывать себя условиями сцены, а творчески настроенный режиссёр – тот, который «не намерен идти на поводу у текста». Что касается творчески настроенного актёра, то он, бедняга, не имеет другого выбора, как или играть по-своему (в этом случае говорят о режиссёрской недоработке), или во всём слушаться режиссёра (тогда говорят о пассивности актёра).
И если на премьере случайно никто из актёров не запнётся в монологе, не свалится плохо закреплённая кулиса, не перегорит прожектор и не произойдёт какая-нибудь другая авария, критика с похвалой напишет, что «режиссура была добросовестная». Но это чистая случайность.
Однако, прежде чем говорить о премьере, надо пройти чистилище репетиций.
Чтение в лицах
Если вы намерены написать или уже написали пьесу, не советую вам ходить на её первое чтение в театре. Впечатление получите самое удручающее.
Собираются шесть – восемь актёров, все они выглядят смертельно усталыми, зевают и потягиваются. Одни сидят, другие стоят, и все тихонько кашляют. Во всеобщем унынии проходит с полчаса, наконец режиссёр возглашает:
– Начинаем.
Изнурённый ансамбль рассаживается у расшатанного стола.
– «Посох паломника», комедия в трёх действиях, – начинает режиссёр скороговоркой. – Бедно обставленная комната. Направо двери в переднюю, налево в спальню. Посередине стол и прочее. Входит Иржи Данеш…»
Молчание.
– Где пан Икс? – сердится режиссёр. – Что он, не знает, что у нас чтение в лицах?
– Репетирует на сцене, – хмуро бурчит кто-то.
– Ах, так! Тогда я буду читать за него, – решает режиссёр. – «Входит Иржи Данеш». «Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное»… Клара!
Молчание.
– Чёрт побери, где Клара?
Молчание.
– Где пани Игрек?
– Кажется, болеет, – мрачно предполагает кто-то.
– Уехала на халтуру, – провоцирует другой.
– Мари вчера говорила мне, – начинает кто-то, – что у неё…
– Ладно, я прочту за неё, – вздыхает режиссёр и во весь дух, точно его подхлёстывают, читает диалог Данеша и Клары. Никто его не слушает. На другом конце стола завязывается тихий разговор.
– «Входит Катюша…» – выпаливает наконец с облегчением режиссёр.
Молчание.
– Слушайте, мадемуазель, – сердится режиссёр, – будьте повнимательнее! Ведь вы Катюша?
– Я знаю, – отвечает инженю.
– Ну так читайте. «Первый акт. Входит Катюша».
– Я забыла роль дома, – мило заявляет Катюша.
Режиссёр произносит что-то страшное и сам отбарабанивает диалог Катюши и Клары в темпе, в котором дьячок читает заупокойную на бедных похоронах. Один только автор пытается слушать, никто не проявляет ни капли интереса.
– «Входит Густав Вчелак», – хрипло кончает режиссёр.
Один из актёров спохватывается и начинает искать в карманах пенсне; найдя, он листает роль.
– Какая страница?
– Шестая.
Актёр переворачивает страницу и начинает бубнить свою роль мрачным, замогильным голосом.
«Господи боже мой, – ужасается автор, – и это удалой бонвиван!»
Режиссёр, заменяющий Клару, и актёр, играющий удалого бонвивана, обмениваются заунывными репликами, которые должны быть искромётным диалогом.
– «Когда вернётся ваш сурпуг…»– уныло произносит бонвиван.
– Супруг! – поправляет режиссёр.
– У меня здесь «сурпуг», – настаивает актёр.
– Это ошибка машинистки. Исправьте.
– А пускай она переписывает как следует! – обиженно говорит актёр, царапая карандашом в тексте.
Агонизирующий ансамбль постепенно набирает ходу и наконец несётся вскачь. Вдруг – стоп! в одной роли не хватает фразы. Снова стоп! – здесь купюра: от слов «…была первая любовь» до «вам нравится это блюдо?». Ещё раз стоп: перепутаны роли… Поехали дальше. Косноязычно, торопливо, заунывно звучит текст «нетерпеливо ожидаемой новинки». Актёры, закончившие свою роль, встают и уходят, даже если до
