конца пьесы осталось три страницы. Никого не интересует, чем кончится интрига. Наконец звучит последнее слово и наступает молчание – первые интерпретаторы взвешивают и обдумывают пьесу.
– А какое мне надеть платье? – среди удручающего молчания восклицает героиня.
Автор, пошатываясь, устремляется прочь, подавленный уверенностью, что во всей истории театра не было ещё такой скверной, безнадёжно унылой пьесы.
Репетиция
Следующий этап – репетиции.
– Здесь двери, – режиссёр тычет в пустое пространство, – вешалка – другие двери. Стул – это диван, а другой стул – окно. Вот этот столик – пианино, а вот тут, где пустое место, – стол. Всё. Вы, сударыня, войдёте в двери и остановитесь у стола. Так, хорошо. В другие двери входит Иржи Данеш. Что за чертовщина, где опять пан Икс?
– Репетирует на сцене, – сообщают два голоса.
– Ну так я изображу Данеша, – вздыхает режиссёр и вбегает в воображаемые двери. – «Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное…» Сударыня, сделайте три шага мне навстречу и изобразите лёгкое удивление. «Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное…» Потом Данеш должен будет подойти к окну. Не садитесь, пожалуйста, на стул – это же окно. Итак, ещё раз. Вы входите слева, а Данеш вам навстречу. «Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное…»
– «Отнюдь нет, отец мой, – читает Клара по бумажке, – я его не видела с утра…»
Режиссёр столбенеет.
– Что вы читаете?
– Первый акт, вторая страница, – спокойно отвечает Клара.
– Ничего подобного там нет! – кричит режиссёр и вырывает у неё роль. – Где это?.. «Отнюдь нет, отец мой…» Но это… Сударыня, это же из другой пьесы!
– Вчера мне прислали это, – безмятежно говорит сударыня.
– Возьмите пока пьесу у сценариуса и будьте повнимательней. Итак, я вхожу справа…
– «Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное…» – начинает актриса.
– Это не ваша реплика! – приходит в отчаяние режиссёр. – Вы сами Клара, а не я!
– Я думала, это монолог, – возражает Клара.
– Никакой не монолог. Я вхожу и говорю: «Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное…» Итак, внимание! «Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное…»
– А какая у меня будет причёска? – осведомляется Клара.
– Никакая! «Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное!..»
– «Уте с табак трясло», – по складам читает Клара.
– Что-о-о?
– Тут неразборчиво…
– О, господи боже мой! – стонет режиссёр. – Там написано: «Что с тобой стряслось?» Читайте же как следует!
Клара берёт в свидетели весь ансамбль, что в её копии это больше похоже на «Уте с табак трясло». Когда дискуссия по этому поводу закончена, режиссёр в пятый раз вбегает в воображаемые двери и, как горячечный больной, хрипит: «Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное…»
Автор с отвращением чувствует, что в мире ещё не бывало более нелепой и топорной фразы. Никогда, никогда уже не распутается этот хаос, никогда мир не опомнится от потрясающего факта, что «приключилось нечто необыкновенное». Никогда пьеса не двинется дальше…
– «Входит Катюша», – заявляет режиссёр.
– М-м-м-м! – раздаётся сзади, где Катюша одновременно поедает сосиску, танцует пасодобль и трещит без умолку.
Бац! Два стула летят кувырком. Катюша стоит посередине зала и держится за коленку.
– Катюша вошла, – объявляет она. – Мать честная, ну и стукнулась же я!
– Вы должны выйти слева, – поправляет режиссёр.
– Не могу, – жалуется Катюша – я ушибла ногу.
– Ладно, внимание! – кричит режиссёр. – «Входит Густав Вчелак».
Густав Вчелак смотрит на часы.
– Мне пора репетировать на сцене, – говорит он ледяным тоном. – И так я торчал здесь целый час. Моё почтение.
Автор чувствует, что во всём виноват он. Затем оказывается, что, поскольку нет Иржи Данеша и Густава Вчелака, нельзя прорепетировать ни одного диалога, кроме начала третьего акта:
Служанка. Пан Вчелак, сударыня.
Клара. Проси.
Эту сцену режиссёр повторяет семь раз, после чего ему не остаётся ничего другого, как отпустить собравшихся. Автор возвращается домой в смертельном ужасе: так его пьесу не разучат и через семь лет.
Продолжение репетиций
И всё же в репетиционном зале, где хромой стул изображает диван, трон, скалу или балкон, проходит большая часть творческой работы. Автор, которому хочется
Через три-четыре дня появляется новый участник – суфлёр. Актёры перестают читать роли и начинают играть, они входят во вкус, всё идёт блестяще. Автор заявляет, что премьеру можно было бы дать хоть сегодня вечером. «Погодите, вот перейдём на сцену», – охлаждают его пыл актёры.
Наконец настаёт великий день перехода на сцену.
Репетируют ещё при спущенном занавесе, суфлёр сидит за столиком, автор вертится тут же, предвкушая, как всё пойдёт на лад. Но нет, ничего не получается. По дороге из репетиционного зала на сцену пьеса по непостижимым причинам расклеилась. Всё погибло. Однако после двух-трёх репетиций всё снова приходит в норму и идёт почти блестяще; и режиссёр отдаёт распоряжение:
– Теперь – поднять занавес, суфлёр – в будку!
Это момент, когда бледнеет даже искушённый актёр, ибо по загадочным, скорее всего акустическим причинам, как только суфлёр удаляется в будку, пьеса снова ползёт по швам. Уничтоженный автор слушает из партера, как на сцене мокрой тряпкой влачится его текст. Вдобавок режиссёр почему-то перестаёт заботиться о том, что и как говорят актёры, и только свирепо гоняет их, требуя, чтобы тот стал правее, а этот уходил быстрее. «Какого чёрта он привязался? – думает автор. – В тексте просто сказано: „Данеш уходит“, разве этого не достаточно?» Режиссёр, видно, спятил, он теперь орёт, чтобы Клара отступила на шаг. Актёры тоже стали какие-то вспыльчивые, всё время яростно ругаются с суфлёром, кричат, что он не суфлирует, а бормочет себе под нос. Иржи Данеш заявляет, что у него грипп и ему надо лечь в постель. В глубине сцены озверевший сценариус схлестнулся с бутафором. Режиссёр, охрипнув, замолкает, на подмостках в предсмертной агонии корчится издыхающий текст.
В партере несчастный автор съёжился в комочек: положение совершенно безнадёжное и теперь уже
