ничем не поможешь – послезавтра генеральная репетиция.
Пьеса созрела
В последний день перед генеральной репетицией беды обычно сыплются как из мешка. Среди актёров разражаются эпидемии гриппа, ангины, воспаления лёгких, плеврита, аппендицита и других недугов.
– Попробуйте, какой у меня жар, – хрипит на ухо автору главный герой, и изо рта у него вылетает струйка пара, словно из кипящего чайника. – Мне надо бы полежать по крайней мере неделю.
Он сипит, задыхается от кашля и глядит на автора слезящимися, укоризненными глазами жертвы, ведомой на заклание.
– Я не помню ни слова из своей роли, – говорит другой актёр. – Господин автор, скажите, чтобы отложили премьеру.
– Совсем не могу разговаривать, – сипит Клара.– Здесь на сцене такой сквозняк. Господин автор, пускай меня отпустят к доктору, иначе я не смогу играть на премьере.
В довершение всего – удалой бонвиван присылает справку от врача: у него желудочные колики. Та- ак…
(Скажем правду: актёрское ремесло не легче военного. Если кто-нибудь из вас хочет стать актёром, – от чего, торжественно возвысив голос и воздев руки, именем вашей матушки и вашего батюшки слёзно вас предостерегаю; но если вы останетесь непреклонным к моим мольбам, то испытайте сперва выносливость своего организма, своё терпение, лёгкие, гортань и голосовые связки, испробуйте, каково потеть под париком и гримом, подумайте о том, сможете ли вы ходить почти голым в мороз и окутанным ватой в жару, хватит ли у вас сил в течение восьми часов стоять, бегать, ходить, кричать, шептать, сможете ли вы обедать и ужинать на куске бумаги, налеплять на нос воняющий клопами гуммоз, выносить жар прожектора с одной стороны и ледяной сквозняк из люка – с другой, видеть дневной свет не чаще, чем рудокоп, пачкаться обо всё, за что ни возьмёшься, вечно проигрывать в карты, не сметь чихнуть в продолжение получаса, носить трико, пропитанное потом двадцати ваших предшественников, шесть раз в течение вечера сбрасывать костюм с распаренного тела, играть, несмотря на флюс, ангину, а может быть, и чуму, не говоря о множестве других терзаний, неизбежных для актёра, который играет; ибо актёр, который не играет, терпит несравненно худшие муки.)
– Начинаем, начинаем! – кричит бесчувственный режиссёр, и по сцене начинают блуждать несколько хрипящих фигур, произнося последним дыханием какой-то смертельно осточертевший текст, который им навязывает суфлёр.
– Э, нет дамы, так не годится! – вне себя кричит режиссёр. – Начать всё сначала! Разве это темп?! А вам нужно стать у дверей. Повторим. «Входит Катюша».
Катюша входит походкой умирающей туберкулёзницы и останавливается.
– Начинайте, мадемуазель, – сердится режиссёр.
Катюша что-то лепечет, уставившись в пространство.
– Вам надо подойти к окну! – ярится режиссёр. – Повторите!
Катюша разражается слезами и убегает со сцены.
– Что с ней такое? – пугается автор.
Режиссёр только пожимает плечами и шипит, как раскалённое железо в воде. Автор вскакивает и мчится в дирекцию. Невозможно послезавтра давать премьеру, надо обязательно отложить и т.д. (Каждый автор накануне генеральной репетиции убеждён в этом.) Когда, немного успокоившись, он через полчаса возвращается на сцену, там бушует страшный конфликт между главным героем и суфлёром. Актёр утверждает, что суфлёр не подал ему какую-то реплику, суфлёр решительно отрицает это и в знак протеста уходит из будки. Влетает и сценариусу, который, в свою очередь, накидывается на мастера у занавеса. Скандал растекается по лабиринту театральных коридоров, угасая где-то в котельной. За это время удалось уговорить суфлёра вернуться в будку, но он так разобижен, что еле шепчет.
– Начинаем! – надломленным голосом кричит режиссёр и садится с твёрдой решимостью больше не прерывать ход действий, ибо – да будет вам известно! – последний акт ещё ни разу не репетировался на сцене.
– Вы думаете – послезавтра можно ставить? – испуганно спрашивает автор.
– Да ведь всё идёт отлично, – отвечает режиссёр и вдруг срывается с цепи: – Повторить! Назад! Ни к чёрту не годится! Повторить от выхода Катюши!
Катюша входит, но тут разражается новая буря.
– Тысяча чертей! – бушует режиссёр. – Кто там шумит? Откуда стук? Сценариус, выбросьте бродягу, что стучит в люке!
Бродяга оказывается механиком, который что-то чинит в люке (в каждом театре что-нибудь постоянно чинят). Механик не даёт себя в обиду и демонстрирует способность защищаться упорно и многообразно. Наконец с ним заключено нечто вроде перемирия с условием, что он постарается поменьше стучать молотком.
– Начинаем, – хрипит режиссёр, но на сцене стоит суфлёр с часами в руке и сообщает:
– Обед. А после обеда мне суфлировать в спектакле. Я пошёл.
Так обычно кончается последняя репетиция перед генеральной. Это был душный, гнетущий, ненастный день. Но завтра протянется широкая многоцветная радуга генеральной репетиции.
– Господин режиссёр, – замечает автор, – что, если бы Клара в первом акте…
– Теперь некогда переделывать, – хмуро отзывается режиссёр.
– Господин режиссёр, – объявляет Клара, – портниха только что передала, что к премьере мой туалет не будет готов. Вот ужас-то!
– Господин режиссёр! – восклицает Катюша. – Какие мне надеть чулки?
– Господин режиссёр, – прибегает бутафор, – у нас в бутафорской нет аквариума.
– Господин режиссёр, – заявляет театральный мастер, – мы не успеем к завтраму кончить декорации.
– Господин режиссёр, вас зовут наверх.
– Господин режиссёр, какой мне надеть парик?
– Господин режиссёр, перчатки должны быть серые?
– Господин режиссёр, – пристаёт автор, – может быть, всё-таки отложить премьеру?
– Господин режиссёр, я надену зелёный шарф.
– Господин режиссёр, а в аквариуме должны быть рыбки?
– Господин режиссёр, за эти сапоги мне должен заплатить театр.
– Господин режиссёр, можно мне не падать на пол, когда я теряю сознание? А то я испачкаю платье.
– Господин режиссёр, там принесли корректуру афиши.
– Господин режиссёр, годится эта материя на брюки?
Автор начинает чувствовать себя самой последней и лишней спицей в колеснице. Так ему и надо, нечего было сочинять пьесу!
Генеральная репетиция
Теоретически на генеральной репетиции «всё должно быть как во время спектакля» – декорации, освещение, костюмы, грим, звуки за сценой, реквизит и статисты. Практически – это репетиция, на которой ничего такого нет и в помине; на сцене обычно только половина декораций, другая половина ещё сохнет или набивается на рамы и «вот-вот будет на месте»; дошиты брюки, но не пиджаки; выясняется, что во всём театре нет ни одного подходящего парика; выясняется, что не хватает главных предметов реквизита,
