– Не «34 Лаборатория», а Lab34! – крикнул Санчес вслед уже вышедшему Грише. – Ну согласись же, что вполне стильно и современно? – обратился он за поддержкой к Димычу.
– Плох тот бит, который не желает стать байтом! Поздравляю, ты теперь хозяин собственного дела. Иди работать…
Как это часто бывает в бизнесе, за все последующие годы существования компании минутки на придумывание «чего-нибудь получше» так и не нашлось… Иногда лучше полюбить то, что есть, чем потратить жизнь на поиски лучшего.
Митрич и первый снег
Первый настоящий снег в Москве выпал уже к началу ноября.
Промозглый ветер подхватывал огромные белые хлопья и плотно упаковывал в них – как в пенопластовые каркасы из магазина электроники – ветки деревьев с последними пожелтевшими листьями. Лепил из них плотные снежные шторы для ветровых стекол автомобилей, медленно ползущих в глухих полуденных пробках. Под колесами старых рейсовых автобусов снежные хлопья моментально впитывались в невесомый среднерусский суглинок, скопившийся за лето. Все это мгновенно превращалось в коричневую жижу и напоминало замысловатые, как транзисторные схемы, рисунки.
Первая волна молодого предпринимательского задора, чистая, как новорожденные снежинки, тоже быстро разбилась о волнорезы равнодушия и полного безразличия со стороны тех, в расчете на кого этот бизнес, собственно, затевался.
Гриша смог убедить зама по науке дать им свою рекомендацию, но ее финальная формулировка после всех бюрократических согласований оказалась настолько расплывчатой и невразумительной, что на клиентов вообще не производила никакого впечатления.
Дядя Санчеса ничего вразумительного не подсказал, контактов потенциальных клиентов предложить не смог, но вконец замучил советами и поучениями о том, что нужно, мол, заниматься большой наукой на благо родины, а не гнаться за длинным рублем. Тогда и клиенты сами придут.
Димычу тоже похвастать было нечем.
Замом по хозяйственной части оказался низенький полный дяденька в костюме-тройке, застегнутом на все пуговицы так туго, что весь его облик напоминал надувной шарик. Он никогда не сидел на месте и так стремительно перемещался по институту, что одновременно определить его местоположение и степень занятости было практически невозможно. Дядьку все звали «завхоз» или «Митрич». Димыч был свято уверен, что это сокращение от отчества Дмитриевич. Ни Гриша, ни тетушки припомнить его официальное имя и отчество не могли и предлагали обращаться к нему запросто – Митрич, как и все. Санчес нашел в ящике своего рабочего стола среди пыльных скрепок и кнопок засаленную брошюру с логотипом НИИ ПСУ на синей обложке – это была телефонная книга института, изданная более двадцати лет назад. В ней Димыч с удивлением обнаружил, что заместителя директора по хозяйственной части зовут Роман Арнольдович Митрич.
– Может, это его отец? Типа, династия завхозов? – Димыч осоловело уставился на желтую страницу справочника, не в силах поверить, что кто-то может проработать более двадцати лет завхозом в НИИ.
Выяснилось, что это тот же самый Митрич, что и двадцать лет назад.
– В институте в свое время были очень сильны антисемитские настроения, поэтому он своего отчества стесняется. И для подсобных рабочих, с которыми постоянно вынужден общаться, он вроде как свой в доску, – пояснила всезнающая Лена.
Димыч несколько дней громко и с расстановкой репетировал, как без запинки и смешков будет произносить «Здравствуйте, Роман Арнольдович, можно вас на секундочку?», и успел этим всех в лаборатории довести до белого каления. Потом еще две недели он пытался отловить Митрича то возле его рабочего кабинета («Буквально минуту назад вышел»), то в тусклых бесконечных коридорах института («Только что здесь проходил, поищите на шестом этаже»). Гриша посоветовал ловить завхоза у дверей дирекции, где еженедельно проходил ученый совет, однако Димыч побаивался ошиваться без дела в пустых огромных помещениях директорского крыла. К тому же с первого совета зам вышел в сопровождении нескольких важных пузатых дядек и на робкую просьбу поговорить ответил с формальной улыбкой: «Молодой человек, загляните ко мне после обеда в кабинет, пожалуйста, там и поговорим. Лады?». До 17.15 Димыч был занят увлекательной перепиской на «Одноклассниках» сразу с тремя девицами в попытках составить приятную программу на вечер, а когда спохватился, завхоз уже исчез, двери всех кабинетов его отдела были закрыты, а свет – выключен.
Через две недели Димыч все-таки добился аудиенции с неуловимым завхозом. Тот принял его по- деловому в своем кабинете, который оказался аскетично крохотным, со столом, заваленным метровыми стопками каких-то контрактов и счетов-фактур. Димычу пришлось сидеть на стуле, упираясь коленками в стол и наклонив голову так, чтобы не задеть бумаги, пачками свисающие с открытых стеллажей за его спиной. Кабинет почему-то находился не в директорском крыле, как у других замов. Димыч отлично помнил свой единственный визит в кабинет зама по науке – огромный, с панорамным видом на парк и внушительным, как у генералов в фильмах про войну, письменным столом. По площади тот кабинет был больше всей двухкомнатной квартиры Димыча в Химках. А вот Митрич почему-то сидел в техническом крыле института, где в коридорах редкие неперегоревшие лампы выхватывали из полумрака зловещие реликты советской наглядной агитации, сложенные вдоль стен еще десятилетия назад «на всякий случай» – может, технический ангар подладить, а может, после очередной смены власти показать свою лояльность.
– Вы уж извините, молодой человек, у нас тут обстановка рабочая, без излишеств, – приветствовал Димыча завхоз и предложил чаю.
Димыч прикинул, что не сможет поставить свою кружку на стол и должен будет держать ее в течение всей встречи в руках, а потому благоразумно отказался. Он немного сбивчиво, не вдаваясь в подробности, стал рассказывать завхозу, что ведущая лаборатория института объединила силы с передовыми разработчиками программного обеспечения всего мира для того, чтобы предложить арендаторам НИИ уникальные услуги по разработке высокоинтеллектуальных систем управления предприятием на основе возможностей всемирной сети Интернет.
Митрич кивал, слушал внимательно, не отвлекался, даже задал пару уточняющих вопросов и сделал какие-то пометки на листе бумаги перед собой. Докладчик, видя это, воспрял духом, но быстро приуныл, как только Митрич начал ответную речь. Завхоз жаловался на сложную жизнь в институте, постоянные обвинения в нечистоплотности и происки недоброжелателей.
– Аренда сейчас – важный источник дохода для нашего института, но аппаратчики из РАН уже который год пытаются прибрать к рукам эти доходы и вести все отношения с арендаторами централизованно. Они не понимают, что на эти средства мы обустраиваем наш институт, закупаем новую технику для лабораторий (Димыч энергично кивал), вот крыльцо новое недавно сделали, стеклопакеты поставили в южном крыле. Вы думаете, нам Академия наук дает какие-то фонды на это?! Да мы бы все уже у метро научным достоянием России торговали (Димыч вздрогнул), если бы не эти гроши от аренды… Нам приходится согласовывать каждое действие, все наши договора рассматривают под лупой. Мы пускаем в свои стены только профильные организации с высоким научным потенциалом (тут Димыч вспомнил огромную прачечную в торце здания и многочисленные конторки, занимающиеся какой-то оптовой торговлей, но, естественно, вслух ничего не сказал). То, что вы предлагаете… Одну минутку.
На столе у Митрича зазвонил телефон. Он снял трубку, вслушался в надрывающийся из-за шума голос на том конце провода и громко сказал:
– Зайдите к Семену, он должен был еще неделю назад этот вопрос решить! Скажите, я приду к нему ругаться, если сегодня до вечера не поставят!
Окончив телефонный диалог, Митрич положил трубку, глубоко вздохнул и улыбнулся Димычу, как своему хорошему знакомому:
– Окно видели разбитое со стороны Профсоюзной? Вот, никак заделать не могут. Ну ничего, справимся. Так о чем мы? Ах, да! Так вот, дело ваше важное и нужное – и для арендаторов, и для развития
