В лазарете повисла тишина. Ведь кроме Сухова никто не знал, отчего лейтенант так откровенно разглядывает девушку.
— «Я не дуюсь, я пялюсь», — с нотками сарказма, негромко пробормотал Копейкин. — В теле у нашего киборг-лейтенанта явно осталось, где душе пригреться, прав Леший. Где-то в районе нижнего штуцера.
— Да заткнешься ты сегодня?! — Найдёнов тут же отвесил напарнику подзатыльник.
От звонкого щелчка затрещины все разом встрепенулись. Сильнее всех встрепенулась Лера.
— Давайте все вместе к чистильщикам в часть пойдем, к подполковнику Бойкову в гости, — предложила она чересчур бодро, стараясь замять неловкость, возникшую во время паузы. — Он приглашал. По пути в спецотряд заглянем, Жору прихватим. Действительно, есть что отметить.
— С вояками отметишь, как же! — прокомментировал неугомонный Копейкин. — Спиртягой и тушенкой? Вот уж праздничные разносолы! Пир будет на весь мир, просто царский!
— Нормальная раскладка, — сказал Найдёнов, поднимаясь. — Я иду. А столичные мажоры могут выёживаться дальше. Ждать, когда им виски с колой подадут и авокадо на закусь.
— Все пойдём, — решил Леший. — Бойкову отказывать не резон. Нам ещё дела с ним иметь. Сухов, ты как?
— Меня не звали, — Павел ответил не слишком уверенно.
Перемену в его настроении мгновенно уловила Лера.
— Всех звали, — Лера вдруг взяла Павла под руку. — Вас в первую очередь. Подполковник уже поляну накрыл. Там обо всём договорим. У вас ведь ещё много вопросов осталось, верно? Не упрямьтесь, Павел, я прошу.
«Я прошу…» Когда женщины произносят эти слова, да ещё таким тоном, отказать невозможно. Вернее, возможно, но тогда эта женщина будет потеряна для тебя навсегда. Ведь многозначительное «я прошу», сказанное с придыханием, низким грудным голосом, это, по сути, их крупный калибр. А если при этом женщина ещё и берет тебя за руку, это вообще бронебойно-зажигательный выстрел. То есть, если ты не поддашься, у искусительницы опустеет магазин, и она разумно отступит с поля боя. Или взбесится, что более вероятно, и перейдёт к самым грязным, мерзким и изощренным методам партизанско- пропагандистской войны. В общем, выбора у Сухова не осталось. Лера выстрелила тандемным кумулятивным, и Павлу пришлось сделать вид, что броня пробита и он сдался. Хотя почему «сделать вид»? Он действительно сдался. Это оказалось даже приятно, сдаться женщине такого класса…
«Нет, чёрт, не класса! Что за бездушное определение?! Еще сказал бы — с такими ТТХ! Приятно сдаться женщине такого… уровня? Дьявол! Снова не то! Просто — такой женщине! Красивой, умной и… сексапильной? В рот компот, задолбали эти стерильные американские словечки! Волнующей! Вот! Более- менее. И не бездушно, как всё у янки, и в то же время без соплей, соответствует действительности».
Да, Лера именно волновала лейтенанта. Тёплые волны её обаяния омывали и разум, и душу, и… тело. Но главное, Сухову снова почудилось, что он знает Леру по каким-то давно забытым эпизодам из прошлой жизни. Очень уж она знакомо сжимала ему руку. И тепло от неё исходило какое-то знакомое. Может, это вовсе не отзвук воспоминания, а какой-то знак свыше? Или всё же воспоминание?
Попытка вспомнить (либо осознать) отняла у Сухова последние душевные силы, а заодно совершенно заблокировала извилины. И в душе, и в голове у Павла окончательно воцарилась пустота. Ему вдруг стало по большому барабану, что будет дальше. Всё, о чем теперь мог думать лейтенант, так это о тепле сжавшей его плечо руки и о тонком свежем запахе, который исходил от юной спутницы. Или не юной, а молодой спутницы. Пожалуй, даже на годик-другой постарше самого лейтенанта. Но такие детали не имели сейчас для Сухова значения.
«Для своих лет ты выглядишь отлично…» — почему-то вдруг вспомнилась Сухову глупая фраза из финального эпизода второго дня в «узловой петле». Почему-то? Ан, нет, не «почему-то»! (Мозг снова включился, но сразу же честно предупредил: «на полминуты — максимум!») Рядом с Ольгой Сухов чувствовал нечто похожее. Лера, конечно, выигрывала по всем статьям, но зато виртуальная подруга лейтенанта имела свою странную, неповторимую и очень притягательную «изюминку». Встань они рядом, выбор был бы ох как непрост!
«Гормоны играют? — Сухов устало усмехнулся. — Возможно. Не старик всё-таки. Да какой там! Салабон, три года после академии! Но почему-то внутренне я ощущаю себя затёртым до дыр, покрытым плесенью и совершенно разбитым деревянным корытом. Тем самым, из сказки Пушкина. Хотя, если точнее — деревянной марионеткой. Замшелой, потемневшей от времени и прикосновений Карабаса-Барабаса куклой на ниточках».
Сухову вдруг живо представилось, как бородатый директор кукольного театра то укладывает замызганного Буратино в сундук, то достаёт его, чтобы сыграть очередное представление для почтеннейшей публики. Сейчас он просто не стал укладывать Буратино-Сухова в сундук, а передал во временное пользование Лешему и компании. И они, не дав отдохнуть, вынудили Сухова идти играть спектакль «Солдатский пир по случаю победы». С обильной выпивкой, жирной закуской и тупыми шутками.
«Что ж, под ручку с Мальвиной можно. Не убудет. Леший-Арлекино может поколотить, конечно, но это мелочи. Разберёмся. Не вопрос».
Чем закончился вчерашний день, Сухов помнил плохо, фрагментами: начало, три тоста (два за Сухова), разговоры с Бойковым и Найдёновым, с Лешим и с Лерой, потом какие-то шутки с Гелашвили и Копейкиным. Кажется, ничего лишнего Сухов не сболтнул, и вообще вёл себя достойно. Это приятно просыпаться «после вчерашнего» и не чувствовать стыда за какую-нибудь выходку. В таком настроении и похмелье переносится легче.
Впрочем, каким бы хорошим ни стало настроение и несущественным похмелье, окончательно очнулся Сухов всё равно только к вечеру. Да и то лишь потому, что заставил себя очнуться. Приказал себе выйти из дремотного состояния и встряхнуться.
Только-только затянувшиеся раны, едва зажившие ушибы и ссадины не способствовали физической активности, но лейтенант осторожно размялся, и в конце концов сумел добрести до ванной. Там он внимательно изучил своё отражение в зеркале и пришёл к выводу, что Механик молодец. Заштопал «киборга Сухова», со всем старанием. Да и организм лейтенанта старался вовсю. Раны выглядели не суточными, а недельными, как минимум, а все синяки уже практически «отцвели». Побаливали рёбра, поламывало где-то в пояснице и левом колене, что-то похрустывало и болезненно покалывало в правом плече, в шее и левом запястье… и так далее, но ничего критичного Сухов не обнаружил. Ещё сутки такими же темпами, и самочувствие придёт в норму.
«И не только физическое, но и моральное, — разглядывая щетину, решил Сухов. — Побриться? Да, пожалуй, надо. Зачем? Просто для душевного равновесия, и чтобы почувствовать себя действительно выздоравливающим. Но сначала в душ».
Душ и прочие привычные процедуры подействовали благотворно именно на моральное состояние. Сухов и впрямь почти восстановил душевное равновесие, а заодно легко сформулировал для себя многие вещи, которые никак не желали превращаться в стройные фразы и чёткие выводы, пока Сухов валялся в койке.
В первую очередь Павел осознал и сформулировал главный вывод: о пользе и выгоде испытаний. Он помнил формулировки, придуманные до него («всё, что не убивает, делает нас сильнее» и так далее), и не пытался придумать нечто новое. Он просто проанализировал свою историю и сделал выводы.
История с виртуальными поисками фугаса многому научила лейтенанта Павла Сухова. Теперь он это понимал. Поначалу он обижался на Механика и его гоп-компанию, но когда остыл, Сухов понял, что кроме бесценного боевого и жизненного опыта ему перепало кое-что ещё. Кое-что не менее важное. А именно: знание. Не то знание, которое закачал ему в голову Механик или которым поделился сталкер Леший, пока все трое находились на подсознательной связи через секретную сеть, а знание, сформулированное самим Суховым. Знание того, каким он может стать, если захочет.
Теперь Сухов точно знал, что ему следует делать, чтобы превратиться из неудачника… нет, не в
