Очищение. Том 1. Организм. Психика. Тело. Сознание

Внимание, конечно, очень важный предмет исследования, и через него действительно можно очень много понять о сознании. Но сознание и внимание разные вещи. Тем не менее, Кюльпе, по существу, уходит и от определения сознания и от его исследования. Все, что делалось в период Вюрцбургской школы, выводилось из того «понятия» сознания, которое Кюльпе себе создал в предыдущее десятилетие и показал в этой книге.

А если уж быть до конца беспощадным, то можно уверенно заявить: Кюльпе вообще не имел определенного понятия сознания. Это заявление означает и полный приговор всей хваленой Вюрцбургской школе экспериментальной психологии исследования сознания. Самое страшное в этом то, что это, вероятно, распространяется на всю психологию сознания начала двадцатого века. Во всяком случае, у меня нет сомнений в том, что Кюльпе очень хорошо знал, что творилось в окружающем его научном мире. И значит, когда он пишет о некоем общепринятом в психологии способе понимать сознание, это должно отражать какую-то действительность.

Пишет он о ней во «Введении в философию», рассказывая о такой идеалистической школе как «эпистемологический монизм» (В. Шуппе, Ф.А. фон Леклер, Й. Ремке):

«Эта школа признает, что сознание (consciousness) или мысль является общей характеристикой всего существования; нет такого существования, которое бы не было мыслью, и нет такой мысли, которая не думала бы существующую вещь.

Что ж, это представление о «сознании» допускает только два толкования. Либо сознание здесь — это то, что обычно считает сознанием психология, либо это что-то новое, чему обычно не дается имя сознания» (Kiilpe, Introduction to philosophy, с. 198).

Это написано в 1895 году. А через шесть лет, в 1901 году, читая лекции для «народных учителей» в Вюрцбурге, он покажет все это обычное для психологии понимание сознания во всей красе. Рассказывая о Вундте, он, выказывая определенное почтение, все же старается показать себя вполне самостоятельным мыслителем и потому рассуждает не только о Вундтовском понимании сознания, но и о сознании вообще. Рассуждения его можно назвать кашей из представлений, и единственная их ценность, какую мне удалось подметить, это то, что их неопределенность позволяет одному психологу сознания критиковать других. Для этого у него всегда есть возможность перескочить на точку зрения, противоположную высказанной. Видимо, в этом и заключается самая суть «обычного для психологии» понимания сознания.

Эта работа Кюльпе, очевидно, высоко ценилась философами и психологами, потому что была дважды и очень быстро переведена в России. У меня есть издания ее 1903 и 1904 года в «Библиотеке для самообразования». Я воспользуюсь первым изданием под редакцией Н. Ланге и просто приведу последовательно мысли Кюльпе о сознании.

Исходное понятие сознания, как я уже говорил, взято Кюльпе у Вундта:

«Между современными психологами, именно у Вундта, мы встречаем такие же воззрения (как у Бенеке — АШ).

Он определяет сознание как сумму наших переживаний и ставит психологии задачу изображать психические события такими, каковы они в действительности. Сознание по содержанию вполне совпадает с душевными фактами. Переживать психическое состояние или иметь сознание о нем— одно и то же» (Кюльпе, Современная, с 122).

Далее, помянув Брентано и Ницше, Кюльпе заявляет собственную позицию. В сущности, он спорит как раз с Вундтовским пониманием сознания, и спорит не по существу, а из-за невозможности таким образом делать настоящую Науку.

«И действительно, нам придется значительно ограничить это воззрение, если мы пожелаем передать истинное положение дела. Прежде всего, само собой разумеется, что это преимущество познания психики имеет значение лишь тогда, когда познающий и познаваемый есть один и тот же индивидуум.

Только сам же грустящий, например, вследствие разочарования или разбитых надежд, субъект может сказать об этих переживаниях, что они именно таковы, какими он их воспринимает, какими он их знает. Но в отношении к психическим состояниям всякого другого индивидуума такое заявление не имело бы смысла. <…>

А так как психология основывается и может основываться далеко не на одном сознании самого психолога, то она очень часто должна рассматривать то, что нам дано, лишь как проявление некоторого бытия, отличающегося от этого данного, именно поскольку чужая жизнь есть бытие, отличное от восприятий и предположений самого психолога» (Там же, с. 123).

Этот вывод очевиден только для человека, озабоченного созданием «объективной» Науки, то есть естественнонаучной Психологии. Само же по себе это рассуждение наполнено противоречиями, что было указано Кюльпе его собратьями по психологии сознания, когда вся его школа была объявлена шарлатанством. Но я не буду разбирать это рассуждение, а продолжу выписывать все, что относится к его пониманию сознания. Здесь же стоит только отметить, что сознание для Кюльпе это та же психика, она же — душевная жизнь. А в следующем высказывании все это вместе приравнивается к внутреннему опыту.

«И тем не менее, научная психология не делает существенного различия между душевной жизнью самого познающего ее и душевной жизнью его ближнего и справедливо гордится общностью своих работ и исследований, благодаря которым наблюдение над другими считается принципиально равнозначным с фактами в нашем собственном сознании.

Кроме того, вышеприведенное утверждение о достоверности внутреннего опыта может относиться лишь к переживаниям данного настоящего момента. Обо всяком прошедшем психическом феномене мы знаем лишь на основании воспоминания или других замещающих его актов» (Там же, с. 123–124).

Внутренний опыт — это еще и психические феномены. То есть, если быть точным, — явления психики или психика, являющая себя. Она же и есть сознание.

«Психология, которая не следовала бы подобным путем, сама себя убила бы в забавном самоограничении, потому что объем содержания, переживаемого в каждом отдельном акте сознания, всегда крайне ограничен. Поэтому научная психология вынуждена выходить далеко за пределы непосредственного опыта, если она вообще хочет дать нам хоть до некоторой степени полное познание душевной жизни.

По даже в переживаниях непосредственно данного момента мы не можем без ограничений признать единства сознания с его объектом» (Там же, с. 124).

Тут мне вообще не просто, потому что появляется нечто переживаемое, которое имеет объем. Но оно не есть сознание, потому что переживается как раз в «акте сознания». Значит, сознание — это некое действие. А психика? И душевная жизнь с внутренним опытом? Это тоже действия, или это то, что переживается ими?

И что такое «объект сознания»? Это, наверное, переживаемое? Следовательно, если научная Психология вынуждена выходить за рамки непосредственного опыта, она выходит как раз за рамки единства сознания с его объектом. И тем самым получается, что объект или переживаемое шире, чем может охватить сознание. Но все, что им не охватывается, охватывает научная Психология, благодаря чему мы и можем познать душевную жизнь.

Но это значит, что душевная жизнь не равна не только сознанию, но и непосредственному опыту. А чему тогда она равна — психике? Но психика и есть сознание или душевный опыт! Кстати, она только что была и самой душевной жизнью. Тогда о чем речь? Как назвать эту часть меня, которая мне без научной Психологии просто недоступна, и как мне уговорить научную Психологию рассказать об этом?! Спой светик, не стыдись! — так, что ли?

Далее Кюльпе, возможно, почувствовав, что запутался, резко перескакивает к примеру из оптики, чтобы авторитетом Физики задавить на корню любые сомнения в том, что психологическая теория восприятия — это настоящая естественная Наука. Я физику опущу и сохраню лишь то, что относится к сознанию.

«Если на глаз действует какое-нибудь сравнительно сложного характера оптическое впечатление…