Очищение. Том 1. Организм. Психика. Тело. Сознание

без всякого сомнения надо почитать объективною стороною начала Философии» (Там же, с. 60).

Сейчас это сказали бы мягче: у нас нет другого материала для описания работы разума, кроме того, что мы обнаруживаем при наблюдении и самонаблюдении, то есть при наблюдении за работой собственного разума. При таком подходе из всех способов проявления разума, делания его явным, те, что наиболее очевидны, вызывают наибольшее доверие. Очевидность, конечно, может быть очень обманчива. Но это означает лишь то, что это понятие должно быть изучено особенно тщательно, потому что Разум действительно опирается в своей работе именно на очевидности.

«Итак, сознание, когда оно принимается за начало нашей науки, надобно разуметь конкретно, то есть не отделять в нем психические силы от содержания: это требование тем законнее, что они в самом деле никогда не отделяются.

Ибо что такое сознание, рассматриваемое само по себе, психологически? — сила без действия, бытие без жизни, чистая потенция субъекта. В человеке оно таким не бывает: в нем невозможно ни сознание без сознаваемого, ни сознаваемое без сознания; эти элементы, не соединяясь взаимно, не существуют для человека» (Там же, с. 60–61).

Мне трудно к этому что-то добавить. Очень важно, что Карпов предпочел не говорить о сознании в чистом виде, как немецкие философы, а подошел «психологически», то есть исходя из наблюдения над жизнью. Можно считать, что это он был творцом экзистенциализма, настолько для него важно действительное бытие.

И сознание для него — это не способ осознавать. Это и осознание и то, что осознано, то есть образы или содержания. Сейчас, проделав немалый путь по морям науки о сознании, я могу уверенно сказать, что Василий Николаевич Карпов намного опережал свое время, из-за чего и плохо был понят в России.

Глава 2. Сознание — свет

Перед самой смертью в 1867 году Василий Николаевич Карпов написал статью «Вступительная лекция в психологию», которая была опубликована уже после его смерти в журнале «Христианское чтение».

Психология для Карпова была естественной составляющей философии и даже ее основой. А философия вырастала из самопознания. Поэтому и психология была для него наукой самопознания, в частности, познания души.

«…человек, по органической своей природе, предмет естествознания, сам же и чувствует все видимое, сам и стремится к тому, что чувствует, сам и познает то, к чему стремится; и это начало чувствующее, стремящееся и познающее отнюдь не входит в круг предметов, постигаемых внешним чувством, следовательно, не подлежит и внешнему опыту, а не подлежа опыту, не может быть доступно естествознанию» (Карпов, Вступительная лекция, с. 190).

Начало чувствующее для Карпова — душа.

Написать это в середине 60-х годов девятнадцатого века в России уже было опасно — интеллигенты-естественники, собравшиеся вокруг «Современника», подобно тому, как французские революционеры при «Энциклопедии», уже вовсю травили своих противников. И скоро развернется травля Кавелина за то, что он тоже предлагал считать психологию наукой самостоятельной и от Физиологии независимой. Именно тогда русский народ научится врать еще хитрее, оглядываясь не только на власти и попов, но еще и на невесть откуда взявшихся новых судий народных, которые объяснят России, что все то гадко, подло и простонародно, что не западное.

Но для Карпова — это предсмертное завещание. У него нет возможности лгать ради общественного мнения, он прощается. И поэтому видение его связывает науку о душе с путем за ТУ черту… Я склонен доверять такому психологу.

«Итак, психология есть наука, рассматривающая многоразличные факты самопознания и, соответственно характеру и достоинству каждого из них, гармонически соединяющая их в начале нравственной жизни каждого человека, чтобы таким образом объяснить по возможности его природу, происхождение и назначение, и чрез то определить законы всесторонней его деятельности» (Там же, с. 192).

Возможно, это лучшее определение психологии, данное русскими мыслителями. Определение, естественно, не замеченное и неоцененное в России. Задумываясь о скоротечности собственной жизни, психолог заглядывает в себя, в свою душу, и задается вопросами: кто я, откуда я и куда я иду?

Это все кристально ясно, требует объяснения только упоминание «начала нравственной жизни». Тут Карпов отчетливо выступает предшественником Кавелина с его культурно-исторической психологией. И, в сущности, понятие «нравственной жизни» раскрывается в словах об «определении законов всесторонней его деятельности». Нравственное для Карпова — это нравы, которые и составляют содержание души, если вспомнить Сократа и Платона. Но к этому мы подойдем, последовательно следуя за ходом его рассуждений.

Итак, Карпов дал определение психологии. В следующем параграфе, который он называет «Сознание как начало Психологии», он говорит о попытках материализма распространить свои воззрения и на душу, а современного немецкого идеализма превратить все в отвлеченные идеи.

«Чтобы избежать обеих этих равно гибельных крайностей, мы должны найти какое- нибудь несомненное водительство… Такое водительство, способное в одно и то же время как представить нам полную сумму фактов внутреннего опыта, так и устранить явления, теснящиеся в нашу науку из области опыта внешнего, есть сознание.

Что такое сознание?» (Там же, с. 194–195).

Задав этот вопрос, Карпов сразу оговаривается, что невозможно дать на него сразу окончательный ответ. Действительно, отвечать надо, последовательно накапливая понимание. Но он высказывает потрясающее предположение:

«Сознание в природе человеческого духа есть факт, свидетельствующий о самом себе через самого себя; оно есть единственная непосредственность и единственное непосредственное явление, для познания которого не требуется ничто другое, кроме его самого, тогда как само оно безусловно требуется для познания другого.

Сознание есть свет, рассеивающий таинственный мрак, которым облечено нравственное существо человека, — светильник, при котором видно все, что в нем есть, и без которого все погребено было бы во тьме безотчетных животных ощущений» (Там же, с. 195– 196).

Сознание есть свет!

Мы естественно употребляем выражения вроде: свет сознания. Но я не помню, чтобы хоть кто-то из ученых высказал такое предположение. Разве что мысль Джеймса, что сознание есть дыхание, сопоставима с ним. И действительно, с простонаучной точки зрения, то есть с точки зрения нашего школьного физиологического недообразования, оно дико. Как дико оно и для Науки девятнадцатого века, которая еще насквозь механистична и юношески самоуверенна. Ей кажется, что она знает все, в том числе и что такое свет!

А что такое свет? Свет — это свет и никак не сознание! Вот ведь и все, что может сказать о свете естественник девятнадцатого века. В восемнадцатом он добавил бы к этому еще и то, что свет распространяется прямолинейными лучами, использующими законы оптики. А вот в двадцатом физики вдруг поняли, что не могут понять, что это такое. Свет стал квантом — то ли волной, то ли частицей, но в целом он непонятен и природа его необъяснима. Тогда же, пытаясь хоть как-то пощупать душу или сознание человека физически, ученые впервые начали высказывать предположения, что они, возможно, являются какими-то «полевыми структурами», имеющими, вероятно, квантовую природу…

Мы не знаем, ни что такое свет, ни что такое сознание. Но народ, наблюдая за светом и сознанием тысячелетиями, отложил в языке, что они сходны каким-то неведомым образом. Карпов всего лишь делает