Очищение. Том 1. Организм. Психика. Тело. Сознание

это народное наблюдение исходным предположением своего исследования души. Как знать, не окажется ли оно самой великой находкой психологии нашего времени.

В сущности Карпов не пытается развивать своего предположения и не исследует светоносную природу сознания. Он сразу берет это как данность и размышляет о психологии. Но эти его размышления оказываются описанием светоносных проявлений сознания.

«Поэтому на сознание мы смотрим, как на начало Психологии, и смысл этого начала определяем самим его назначением — озарять факты познающей, желающей и чувствующей нашей природы…

…из понятия о сознании, как свете, озаряющем все, чем проявляется душа, нельзя вывести того, чем может и должна она проявляться (психология — АШ). Сознание в формальном и реальном отношении есть начало не доказательное (как разум — АШ), а только указательное: озаряя тайники человеческого духа, оно этим самым как бы указывает в них на готовые уже явления и предшествует внутреннему опыту в его наблюдениях…» (Там же, с. 196–197).

Действительно, то, что ты видишь — не предмет раздумий, это предмет восприятия. Сознание как свет оказывается для Карпова чем-то вроде внутреннего глаза или зрения. То, что оно видит — не предмет обсуждения, а просто данность. Разум лишь следует за сознанием, используя его видение для рассуждений. То, что воспринято сознанием, осознано, — еще не несет в себе ничего человеческого. Человеческое, то есть личное или нравственное, накладывается на осознанное чуть позже. Накладывается, конечно, тоже в сознании, но при столкновении с его содержанием. Само же осознавание действительно подобно свету, который лишь показывает вещи, никак их не оценивая.

Конечно, мы можем сделать предположения о неоднозначности сказанного. Но ведь это всего лишь описание исходного состояния сознания. Отклонения должны быть оговорены особо.

«Впрочем, психология, полагая в основание своего развития сознание, вправе и со своей стороны требовать от него некоторых условий. Оно, как начало, указывающее на факты внутреннего опыта, пока его природа еще не известна, представляется нам, конечно, началом абсолютным: но эту абсолютность можно оставить за ним до времени в смысле качества, под которым принадлежит оно всем людям, и потому имеет характер всеобщности. Таковым ли мы найдем его, если будем рассматривать со стороны ясности его указаний?

Все, что ясно, одинаково зависит от начала светящего; но не все светящее сообщает одинаковую ясность предмету освещенному. Поэтому уместен вопрос: в одной ли и той же степени у всех людей озаряются сознанием факты внутреннего опыта?

Очевидно, что здесь спрашивается уже не о качестве, а о количестве сознания; и ответ не труден: сознание в количественном отношении не только не абсолютно в человеческой природе вообще, но до крайности изменчиво от разных причин даже в одном и том же человеке; а представление этих причин предполагает возможность пропедевтики (начальных знаний — АШ) сознания, или таких практических и теоретических, положительных и отрицательных мер, при посредстве которых свет его получает больше напряженности и яснее озаряет факты внутреннего опыта.

Посему, психология, повторяем, вправе требовать, чтобы сознание было в достаточной степени развито и, получив навык обращаться к внутренней стороне человеческой жизни, осязательно указывало, что в ней есть и чего нет» (Там же, с. 197–198).

По существу, Карпов здесь говорит о необходимости не просто создать науку — пропедевтику сознания, а о необходимости для психолога овладеть прикладной наукой осознавания своей внутренней жизни. Это даже больше, чем научиться самонаблюдению. И полвека спустя, как вы уже видели, даже развивая интроспективную психологию, психологи застряли на самонаблюдении, и ни одна из их экспериментальных школ не вышла на вопрос о том, чем самонаблюдение отличается от самоосознавания. Карпов же, конечно, был не услышан, да еще и сразу же забыт. Все-таки для России свет не с Востока и не из Сознания, он — с Запада!..

В следующем параграфе, который называется «Предмет психологии», Карпов, по сути, дает первое описание того, чем сознание открывается нам при самонаблюдении. В сущности, описывая содержание сознания и его устройство, включая нравы, он прямо подводит к культурно-исторической психологии.

«Итак, психология стоит теперь на точке сознания фактов внутреннего опыта и своими заключениями, если найдутся достаточные для них основания, готова проникнуть в смежные с сознанием пределы несознаваемого» (Там же, с. 198).

Это исходное утверждение исследования. Освоив самонаблюдение, ты освоил его на наблюдении себя, — осваивать самонаблюдение отвлеченно невозможно. Следовательно, ты знаешь теперь ту часть себя, которая обычно тобой осознается. Это положение дел любого человека, который только начинает самопознание. Если его спросить, знает ли он себя, знает ли, что содержится в его сознании, он заглянет в себя и ответит: ну, в общем, конечно, знаю… Вот это и есть начало.

Теперь надо двигаться к тому, что твоему бытовому сознанию неведомо, — там предмет психологии самопознания.

«Ограничив таким образом ее сферу мысленною перифериею, которой многие точки, впрочем, теряются в содержании соприкосновенных с нею наук, мы можем, при свете сознания, сделать, по крайней мере, опыт обозрения тех многоразличных материалов, которые должны быть разработаны и исследованы ею» (Там же, с. 198–199).

Итак, предмет наш — не то, что уже тебе известно, тогда бы это было не самопознанием. И не поиск чего-то заранее себе навязанного, вроде Бога, которого ты в себе обязательно найдешь, если будешь верить. Нет, это наука, в высшем смысле, то есть поиск истины или исследование действительности. Задача ее — постоянно, но достоверно расширять границы уже известного дальнейшим познанием. А что, кстати, уже известно? Без его описания неясно будет, где начинается неведомое.

«Но при одном, даже самом беглом взгляде на факты внутреннего опыта, озаряемые сознанием, мысль теряется и исчезает в необозримом их множестве.

Возьмем психическую жизнь хоть одного человека, от первых проблесков его сознания до последних предсмертных проявлений его ума, воли и сердца. Какая это необъятная история мыслей, желаний и чувствований/ Они каждый день льются потоком, возбуждаются одни другими, будто волны волнами, и исчезают одни в других, будто звуки в гармонии. Между тем, все это жило, дало плод, было сознано и увековечено сознанием; все это вошло в смысл нравственного развития человека и, ложась чертами в психической жизни, требует места в ее истории» (Там же, с. 199).

Это важнейшее положение русской психологии, да и любой прикладной психологии вообще. Я не о том, что Карпов здесь задолго до Джеймса говорит о потоке сознания. Нет, я о вопросе, который по простоте душевной задает любой начинающий: я так много думаю, мыслей у меня океан, как можно все это описать или даже охватить взором сознания?

Прикладник отвечает: не пугайтесь, вспоминать и изучать надо не все и не подряд. К самоосознаванию должен быть подход, который можно освоить. Не надо писать полную биографию. Да и кому под силу?!

«Но кто начертал такую автобиографию? Кто когда-нибудь в состоянии был следовать мыслью за полетом собственных мыслей, мелькавших быстрее молнии, за движениями сердца, опережавшими быстроту света, за стремлениями воли, перегонявшими время?

Между тем, эти летучие мысли, видоизменяясь, перерабатываясь, воспроизводясь и различным образом соединяясь и разделяясь, мало по малу организовывались в понятия и приходили к значению умственного взгляда на вещи» (Там же, с. 199).

Иными словами, если мы говорим все-таки о науке, а Карпов именно творит психологию как науку в высшем смысле этого слова, то нам надо научиться видеть устройство сознания, а оно состоит из понятий, которые складываются в мировоззрение. Вот это уже гораздо более обозримый предмет.

Правда, понятия, которых тоже необозримое множество, не просто сваливаются в мировоззрение кучей. Они собираются в узлы, в соответствии с жизненными целями. Цели эти за жизнь неоднократно меняются. Мазыки называли такие узлы или пространства понятий вокруг возрастных целей