возможно.
Но в таком случае, если взглянуть с другой стороны, это означает, что имеется врожденная основа для образов. Эта самая 'чистая доска', она же сознание или душа. В общем, то, что может позволить родиться Я, осознающему себя деятелем и наблюдателем внутри каждого из нас.
Вопрос о самоощущении себя, как вы понимаете, вовсе не однозначный. Я, то есть самоощущение себя собой, или изначально для живого существа, или творится в нас по мере освоения мира. По крайней мере, значительная часть современной психологии избрала считать, что Я человека есть нечто сотворенное. Но в таком случае возникает множество вопросов, которые могут быть чрезвычайно интересны для исследования. К примеру, кто или что творит наше Я?
Просто способность восприятия? Как пишет Эббингауз, мы воспринимаем, воспринимаем, а потом вдруг начинаем замечать, что все восприятия делятся на два вида. И один из них связан с твоим собственным телом и мыслями. И мы научаемся обозначать это сначала каким-нибудь собственным именем, а потом словом Я. Вот и все. А как же быть с ощущением собственного Я, которое живет в каждом из нас? Поясню.
Если нет естественного самоощущения себя собой, то можно приучить себя или привыкнуть называть себя как угодно. Например, это тело. Я уж не говорю о том, что ни один народ в мире не избежал понятия «Я», словно оно и в самом деле есть действительно существующая вещь. Но попробуйте для проверки поиграть в такую игру: приучите себя говорить вместо я — мое тело. Не я хочу, а мое тело хочет. Не мне больно, а моему телу больно. Не я пошел, а тело пошло… Это очень полезное упражнение, оно позволяет слегка разотождествиться с телом, потому что вы начинаете все отчетливее ощущать не только неестественность такого видения себя, но и во многих случаях ощущаете откровенное внутреннее сопротивление замене Я на 'мое тело' или что угодно другое.
В общем, Я может быть сотворено, но не просто способностью восприятия. Потому что в таком случае все, что сейчас мы ощущаем как Я, было бы совершенно случайным собранием наблюдений, относящихся к моему телу. Я бы, конечно, имел привычку называть это собрание каким-то именем, например, тем же Я, но имел бы лишь память о том, что это все называется Я. Я же имею не память, а ощущение себя собой. Даже если Я было сотворено во мне, это не могло сделать просто восприятие. Тогда что же?
Можно сказать, что либо наша душа имеет некий, условно говоря, механизм, который способен менять качество воспринятого до самоощущения Я. И тогда это важнейшая тема для психологии. Либо Я изначально, но способно входить во все новые образы воспринимаемого мира и присваивать их, буквально, сращивать себя с ними до уровня приобретения новых черт.
Эти вопросы, которые помогали мне понять рассуждения Эббингауза, я оставляю пока вопросами. Даже если на них есть ответы, время для них еще не пришло.
Итак, какая же складывается картина, если попробовать обобщить. Как вы помните, Гефдинг дал самые начальные положения психологии самонаблюдения:
1. Психология — это наука о душе.
2. Но, обращаясь к понятию души, психолог не волен не сделать несколько сужений этой необъятной темы.
И на этом пути от бытового понимания души он отделяет все лишнее, сначала оставляя, в одном случае, лишь то, что сейчас назвали бы психическими процессами, в другом — сознание.
3. Затем, хочет он того или не хочет, он вынужден поставить вопрос: если психические процессы и сознание являются моими, то кто же Я? И как вообще я прихожу к различению Я от внешних вещей?
Субъективная психология в лице Германа Эббингауза дала первый ответ на этот вопрос.
4. По сути, он сводился к описанию ощущения себя неким Я, а также к попытке реконструировать историю рождения этого осознавания у ребенка. Вывод был таким: Я есть господствующее представление душевной жизни.
На этом я прощаюсь с Эббингаузом и продолжу свою картину рассказом о другом немецком психологе — Теодоре Липпсе (1851–1914).
Его книга 'Самосознание и чувство' начинается с рассуждения о том, что же мы обнаруживаем с помощью самонаблюдения, заглянув за слово 'Я'.
Все предыдущее выглядело простым, совершенно очевидным и даже неизбежным для любого начинающего самопознание самостоятельно. Это как бы разворачивание естественного размышления о себе самом.
Теперь я перехожу к более сложным вещам, которые вполне могут считаться наукой. Теодор Липпс углубляет самонаблюдение и описывает более тонкие составные части наблюдаемого предмета, тем самым подводя науку самонаблюдения к тому уровню ее развития, когда можно говорить о рождении понятий и приемов самопознания.
Я постараюсь проследить его мысли с предельно допустимой подробностью, потому что многие из них являются неизбежными шагами самопознания.
Его 'Самосознание и чувство' начинается с внешне неброского методологического замечания, которое есть исходное условие аналитического исследования понятия 'Я':
'
Как видите, если предыдущие работы содержали лишь описание исследуемого явления, то, начиная с этого вопроса Лип-пса, мы можем говорить о начале собственно научного исследования, потому что далее исследуемое сложное понятие начинает разлагаться на составляющие его более простые части, подобно тому, как разлагалось в психологии на простые части понятие «душа». А это создает возможность для углубленного изучения и полноценного описания предмета.
Правда, сами составляющие понятия «я», с которых начинает Липпс, настолько очевидны, что редкий человек, обращавшийся мыслью к самому себе, не видел их. В этом есть определенная слабость рассуждений Липпса — мы редко ценим простые и очевидные рассуждения, в которых не ощущаем открытия лично для себя. Но не будем забывать, что сейчас я выкладываю самое начальное полотно науки самонаблюдения и не имею возможности просто перескакивать к сложным вещам, не показав простых.
Ну и нельзя не видеть достоинств рассуждений Липпса именно в том, что они узнаваемы и очевидны для любого. Это говорит о том, что, несмотря на «субъективный» подход, он описывает действительность, существующую для всех, а вовсе не фантазирует.
Итак:
1. ' 'Я покрыт пылью', говорю я даже в том случае, если пылью покрыты только мое платье и обувь. Следовательно, в этом смысле «я» относится к одежде' (Там же).
При более внимательном подходе мы можем увидеть, что это «я» относится все-таки не к одежде, а к образу себя, который, как нечто само собой разумеющееся, то есть бездумно, включает в себя и одежду. Может быть, правильнее сказать, считает верхний слой меня 'одежным'.
Из рассуждения, подобного рассуждению Липпса об одежде, многие делали вывод о том, что одежду можно сразу исключить из понятия «Я». Одежда — это ты или твое? — Мое. — Значит, это не ты, — вот пример подобного сужения понятия «Я» в прикладной работе. Липпс не делает такого вывода, потому что у него нет сейчас задачи прийти к самому узкому пониманию Я. У него пока задача чисто методическая: дать описание всех составных частей того, что мы ощущаем собой.
Следующая часть:
2. 'В другом случае я говорю, что я чувствую «себя» огорченным, или веселым, или же, наконец, уверенным в чем-нибудь. Без сомнения, под этим «я», относящимся к моему настроению, отнюдь не разумеется первое «я», относящееся к одежде. Последнее (одежду) я воспринимаю органами чувств. Не так, однако, обстоит дело с «я» моего настроения: я чувствую его, оно заключено у меня в чувстве' (Там же).
И непосредственно связанное с ней рассуждение: 3. 'Другой раз я снова говорю, мне хочется есть, мне тепло, я вымылся, я запачкался, я устал. В данном случае выражение «я» также не относится к одежде. Я хочу этим словом сказать, что мое тело вымыто, или запачкано, или устало и так далее. Таким образом, слово «я» в настоящем случае относится к телу; и смысл его здесь близок к смыслу слова «я», относящегося