– А Вы-то кто?
– Общество 'Рабочая неволя', – и посетитель назвался по имени. – Вы чему учите?
– Географии, – безнадежно сообщил Арсений, тронув повязку на глазу.
Активист вдруг вскочил и нервно забегал вдоль Сени.
– Архиважно. Молодец, товарищ. Молодые ребята, кто пришел на производство, а таких мало, архимало…одни пожилые мотальщики перед пенсией и на жалком приработке…дальше футбольного поля кругозора нет…Объяснить широту мира, долготу времени. Где Париж с его гаврошем…где неправильные мутанты красных бригад, где покоится прах пионера товарища Гевары… Нам нужны врачи, учителя, дантисты, полемисты, сторонники и враги экономических теорий, все со знанием предметов. А то рабочий люд ведь что: громить дворцы, жечь палаты, тащить склады. Ну ладно, это уже проходили с пятого класса про рабочий класс, а дальше? Как реорганизовать Рабфронт? Так что я Вас записываю, записываю не глядя.
– Эй, подождите, – взмолился все еще совсем больной Арсений. – А программа то у Вас. Есть?
– Умственно оторвать молодых ребят от шпаны и бригад, раз, – загнул палец Горячев. – Добыть стекла и оформить стенды агитации – методы питья рабочей крови несознательным хозяйчиком-вампиром. Порядок и честность в колоннах Первомая – три. И многое другое – пошив знамен, обучение немецкой привычке рационального труда, профшкола передового мотальщика. Пальцев не хватит. Так что, товарищ, не волнуйтесь, записал. Через неделю в рабочем баре 'У обочины' как всегда в восемь. Захватите географические пособия по местам баррикад и что нужно еще, чучела полезных животных, макеты знаменитых рек. Сами, сами, – вскочил активист. – А то опаздываю к своему врачу…на процедуру. Нервишки, знаете, уже не камень…
– Эй, постойте, – воскликнул Арсений, зацепил тут же рухнувшую на пол алюминиевую лохань и повлекся, как мог, за стремительно удалявшимся активистом.
Вот в этот самый момент, пожалуй, и влип окончательно Арсений Фомич в некоторую историю. Не попадись ему бухгалтер с активистом, не был бы он столь взвинчен и издерган. Но тут, конечно, еще и больное зрение подвело.
Какая-то дамочка, замешкавшись, попалась ему на пути, преградив неширокую – между двух коек – дорогу. Сеня дернулся влево на узком проходе. Но, так бывает, и неловкая особа тоже качнулась вправо.
– Извините, – пробормотал больной, досадуя на отменяющий ориентацию забинтованный глаз.
– Ты кто? – спросила незнакомка похожим на знакомый голосом.
В каком-то темном строгом костюме, в каких-то тонкой резьбы шитых ботинках-мокасинчиках, она смотрелась чуждой декорацией в неустроенной тесноте привыкшего к оплеванным халатам и рваным тапкам покоя.
– Извините? – повторил плохо видящий, ища дорогу.
– Эй. Это ты? – тихо и требовательно спросила женщина.
Арсений поднял видящий глаз и минуту молчал. Потом скривился, поплотнее, пряча грязную майку, запахнул халат, для чего-то попробовал закрыть ладонью бинт, но одумался.
– Я, – прохрипел он. – А разве меня узнать?
Женщина молча смотрела на Полозкова. ' Узнала, странно', – подумал.
А ведь канули вверх тормашками в тартарары уже почти пятнадцать лет после дней, когда они, как пьяные, рука об руку шатались по университетским коридорам, непрерывно хохоча и выделываясь, прыгая вдаль и вширь, прикидываясь заблудшими среди наизусть изученных стен. Прошло уже столько же лет и с того дня, когда он мимолетно увидел ее в последний раз.
Но она была, конечно, та же, эта Рита. Просто уложенные волосы теперь не разлетались африканскими кисточками, тонкая, еле заметная сетка морщин у глаз, так же глядящих не совсем 'на', а как бы скорее сквозь тебя, 'за', будто там, где-то, есть какой-то ты интереснее и важнее. Нет, губы стали тоньше, упрямо сжатые в тельце серого неживого моллюска. И взгляд другой, тяжелый и печальный. ' Не она', – подумал Арсений.
– Рита? – переспросил он в надежде на путаницу.
Кто-то, проходя, задел и пихнул их, застрявших на проходе, да еще добавил что-то устно непечатное.
– Ну-ка, пойдем, – сказала теперь уже знакомым тембром женщина и, схватив его за руку, потащила за собой.
Она беспардонно сунулась в комнату старшей сестры и, втянув его, как тюк с мукой, схватила за туго облепленные белым халатом могучие борцовские плечи эту сестру и мягко вытолкала ее за дверь, приговаривая неясное:
– Иди, иди. Дай, дай с человеком поговорить, не сиди тумбой. Зачтем… После, после…
Опять с минуту смотрела на него, отчего больному стало прохладно, и дунуло сквозняком через открытую фортку. Арсений хотел было сказать незнамо что и воздел даже, готовясь, руку. Но Рита покачала головой и ладонью: 'молчи'.
Потом неясная, словно от серой нахохленной птицы, тень пролетела вдоль ее губ, и Рита усадила больного на смотровую кушетку и уселась напротив.
– Ну?! – спросила с медицинским уже оттенком.
– А что ну, – повторил Сеня, вяло принюхиваясь и нервничая. – Жил-жил, да…Вот, – указал он на перевязанный бинтом поперек головы глаз.
Опять потянуло мокрым сквозняком из дыры в окне.
– …а что ж… – начала Рита, но смолкла. – Что врачи?
– Врут напропалую. Обещают – если старым еле глобус с пяти метров видел, то отремонтированным мышь за версту углядишь. Как сапсан. Ловчая птица…
– Сапсан…с перчатки летает, – подтвердила Рита. – Если прирученный. Где же ты…сейчас?
– В школе. Все там же.
– Не могу здесь ни о чем говорить… – Рита оглядела каморку медсестры. – Словно на аборте…Ладно, – и еще оглядела Арсения Фомича какими-то туманными глазами.
– Слушай, помоги мне, – неожиданно вымолвила.
– Я? – удивился Арсений, проверяя, не сползла ли повязка.
– Да, – кивнула Рита. – Вот – дали деньги, чтобы ночью посидеть сиделкой возле больной. Подмени, а? Я совсем не могу…Боюсь, сам знаешь…Ночью, в незнакомом месте, возле старой старушки…С детства боюсь. Можешь? – и улыбнулась вдруг, склонив голову набок.
– Кто ж разрешит? – усомнился больной. – Хотя…здесь, в общем, неразбериха, дьявол глаз выткнет. Шастают садисты-бухгалтеры и революционеры-доходяги. Не знаю…
– Это чепуха, – быстро возразила Рита. – Можешь?
– Что делать-то? Только не спать?
– Лучше не спать, – мягко уточнила боязливая сиделка. – Но можно, – тихо добавила, шутливо оглянувшись, – и поспать. Покемарить. Если вдруг старушке что надо, тут же зови прикрепленную сестру. Выручай. Одну ночь, – и слегка подавилась своим же предложением.
– Ладно, – смиренно согласился Полозков, зачем то покраснев.
– Вот и чудесно. Потом поговорим. Если хочешь. А то здесь, как в склепе, слова не лезут, – улыбнулась Рита открыто и спокойно. Видно было, ей стало уже весело. – Идем, я тебя медицинским церберам представлю. Да, и возьми сразу деньги.
И она сунула ему в карман халата две хрустящие купюры:
– Кто сапсан, у того и добыча.
– Да ладно, что ты. Не надо, – смутился Арсений.
– Ну, конечно, придумаешь. Вечно ты все придумываешь за других. Я буду дрыхнуть, а он…Мне эти деньги руки сожгут. Всегда ты чудишь. Идем…
Оказалось странное. Они прошли в соседний корпус, в другое отделение, и Сеня будто бы попал в иную климатическую зону – из тундры в саванну.
Теснились кадки с пальмами и крупными вьюнами. Вдоль стерильно окрашенных и отмытых стен и полов сновали тихие накрахмаленные голубым врачи, сестры, как египетские жрицы, восседали в белых
