– Мне не очень то можно…обжиманцы.
– Да чуть не помешает! – подсказал Воробей.
– Пожалуйста, танцы, – манерно объявила мама Юлия и глазами классной дамы оглядела собрание.
– Страшная старуха, пленку жует, все никак на новую не разорюсь, – подошел Юлий к стоящему в углу на подоконнике музыкальному комбайну.
В это время в квартиру вновь ворвался звонок, оповестивший о госте. Когда Юлий, открыв дверь, вновь появился в комнате, он был красен, как китайский пионерский галстук и донельзя смущен. За ним в комнату вошел огромный букет роз. Букет отлез в сторону, и из-за него показалась крупная лысоватая голова банкира Барыго.
– Кто это? – спросила мама Юлия, вставая. – Я Вас не узнаю.
– Это я, – ответил Барыго. – Пришел.
– Это друг, большой друг большого дома! – крикнул Юлий, путаясь.
– Очень большой, – подтвердила Элоиза, сложив руки монашкой.
– А почему Вы говорите этим голосом? – спросила мама. – Это не Ваш голос.
– Мой, – ответил Барыго.
Подошел к вазе, выхватил жалкие синие цветочки, всунул в огромную вазу непомерный букет и, чуть не бросив в сторону маленькие стебельки с еле распущенными бутонами, вдруг опомнился.
– Извините, – сказал он неловко. – Все таки цветы. Куда бы их? – и Клодетта приняла у него и устроила в молочную бутыль.
– А у нас танцы, – грустно провозгласила Клодетта. – Кто в танцах не вяжет, тот…библиотекарь.
Мама Юлия без сил опустилась на стул:
– А почему у Вас такие зубы? У одного давнего человека были совсем другие.
– Золотые? Так сколько лет прошло, Нина.
А Воробей ткнул кнопку, в комнату ворвалась музыка, и журналист, схватив пухленькую подругу, потащил ее и стал выделывать быстрые па, кружить партнершу, обрушивая ее чуть ли не на колено, и фейерверком вертеть ногами и руками.
– Ну ты! – крикнула Клодетта партнеру. – Сейчас раскрутишь, упаду на тебя и не слезу…Сам виноват, шустрый…
Но музыка сменилась на медленное танго, и Барыго сказал хозяйке:
– Разрешите пригласить на медленный танец.
– Я уже больше не танцевала, – ответила мама.
– А я и не умел никогда, все дела, – сообщил Барыго. – Постоим так немного, под музыку.
Они прошли в уголок комнаты, чтобы не мешать другим, взялись за руки и стали просто стоять, иногда перетаптываясь.
– Нина, – сказал Барыго.
– Молчи, – попросила танцующая мама.
Географ посмотрел на Риту. Она глядела на него, широко раскрыв глаза. В них не было ни капли любви, а также в них не стояло и тени ненависти. Этот взгляд заполнила до краев шальная дурь и волнение.
– Потанцуем? – сухо и синхронно молвили оба.
И они взялись тихо танцевать, Рита положила голову на сердце географу и обвила руками его шею. Клодетта поглядела и тоже положила голову на плечо Воробья, и Воробей остался этим вполне доволен. Не танцевали только барабанщик и девушка Элоиза. Причина была проста – у них совершенно не было сил.
Тут ведь вчера случилась с ними абсолютно дурацкая история. Измордованного и, возможно, несколько изувеченного барабанщика с напяленным поначалу на голову вконец разрушенным инструментом сама шатающаяся девушка скорее оттащила в сторону от бойни. Домой в таком виде идти Юлий категорически отказался и, волочимый подругой, дотащился до еще пахнущей поджогом и дымом штаб-квартиры сине- зеленой партии.
Здесь Юлий был сунут в ванную, кое-как обмыл раны и, с африканской щедростью украшенный иодом и зеленкой, был водружен на зеленый кухонный огромный импортный диван. Элоиза попоила его микстурой, чаем и дала ложечку крепкого напитка, выуженного со дна какой-то бутыли.
– Ну как ты? – спрсила она тревожно.
– Мне никогда – ты слышишь? – никогда не было так хорошо, – пролепетал сине-зеленый Юлий.
– И мне, – согласилась Элоиза и сняла бывшее белое укороченное подвенечное платье, оставшись в черной кружевной комбинации.
– Ты что? – тихо спросил Июлий.
– Не знаю, – ответила девушка. – Не знаю, – и сняла комбинацию.
А потом юркнула к Юлию под одеяло. Они полежали так тихо минут десять.
– Ой, – сказала Элоиза. – Ой, Юля, что это!
– Не знаю, – ответил Юлий.
– Что это! – в ужасе сказала девушка. – Ты почему такой…
– Так сильно я тебя люблю, – ответил студент.
Вот, собственно, и причина, по которой эти двое не двигались под музыку. Они даже тарелки и вилки передвигали с трудом.
А географ, наверное с полчаса, плавал по музыке, обнимаемый невестою своей Ритой, а потом Рита отстранилась и не говоря ни слова ушла. Почти сразу же раздался в квартирке Юлия телефонный звонок. Подбежавший Воробей молча протянул трубку Арсению Фомичу.
– Ваша бабушка умерла, – сообщил через трубку почти незнакомый голос бывшего бухгалтера.
– У меня нет бабушки, – ответил спокойно географ.
– Как же, – испугался голос из Дома престарелых. – А меня прямо написано на бумажке ' Ваша бабушка умерла завтра в двенадцать похороны'.
– А кто писал? – спросил географ.
– Может, она и писала, – глупо ответил голос.
– Так, может, это Ваша умерла? – с надеждой переспросил Арсений.
– Нет, – уточнил голос. – Приезжайте. Аркадия Двоепольская ведь ваша бабушка?!
– Моя. – заявил географ. – Буду.
И скоро, шепнув пару слов Воробью, он тоже, по-английски, то есть сказав тихо плохое английское слово, ушел, неслышно прикрыв за собой дверь.
Пожалуй, был уже вечер, и ни одна из спешивших навстречу женщин не походила на Риту.
.
Автобус вывалил географа вместе с кучкой жмущихся сельских замшелых спекулянтов на торжище перед убранным в леса и строительную сетку Домом престарелых работников умственного труда.
Накрапывал весенний дождь, и небо не по-майски было запеленуто в грязные серые тряпки, медленно водящие по немытому непрозрачному верху. На площади одиноко мок восточный человек с горкой гранатов, а бродячий милиционер гонял востроглазых голосистых бабок с пучками белесого укропа.
В парадных вестибюлях Дома громыхал грандиозный ремонт – сверкала, сваривая глазные белки, сварка, летали кирпичи, и хлопцы в тюбетейках, издавая отчаянные гортанные звуки, тянули, как муравьи, громадные деревянные балки. Внутри на строительных сетках виднелись плакаты, отмечавшие точки реконструкции – 'сауна', ' випсауна', 'массажное заведение-салон', 'клуб-гостиная по интересам', ' биллиардные покои' и т. д. а также невесть откуда прилепленые здесь плакатики о спортивном состязании ' Привет участникам международного турнира между бурятскими лучниками и ужгородскими тарелочниками-стрелками', и среди битого хлама носился и лаял умные слова худой и небритый затейник, мастер развлечений с умственным коэффициентом. Он орал:
– Концепцию массажа испоняйте, гниды – где девочки будут подмывать гладкие ладошки?
– А покойницкую для киев и шаров кто собьет в мегалитической прострации?
– Куда, ослина ферганская, тащищь пространство термы-сауны, Лобачевский знает? Очко солярия куда отъехало?
