— Международный конгресс писателей-антифашистов, открывшийся четвертого июля в Валенсии, завтра с утра продолжит свою работу в Мадриде. — Красным карандашом Птухин подчеркнул заштрихованный квадрат с надписью «Аудиториум». — Это один из крупнейших залов Мадрида, — пояснил он. — В ночь на пятое июля «савойи» бомбили Валенсию. Наверное, теперь фашисты будут стремиться еще более ожесточенно бомбить Мадрид.
— Зачем же прямо на переднем крае проводить заседания конгресса? — удивился Еременко.
— Такой вопрос возникал у многих. Конечно, можно было для конгресса выбрать место и поудобнее, например французскую Ривьеру. Но писатели решили собраться в Испании — стране, которая первая дала отпор фашизму. Ну, а то, что заседания конгресса будут проходить в Мадриде, городе, на окраине которого проходит передний край обороны, — это символично. Так вот, друзья, — продолжал Птухин, — наша задача — не допустить ни одного самолета противника в район «Аудиториума». И в район кинотеатра «Гойя», где после обеда продолжит свою работу конгресс.
Он указал командирам эскадрилий квадраты города, над которыми предстояло патрулировать истребителям, порядок их смены эскадрильями с других аэродромов, расположенных в зоне Мадрида.
— Седьмого и восьмого июля я буду находиться на «телефонике». После посадки звоните мне на башню, — закончил разговор Птухин. — Все, о чем мы здесь говорили, нужно как можно лучше разъяснить летчикам.
— Можно ехать? — заторопился Еременко.
Шестнадпатиэтажное здание телефонной компании в Мадриде, на верхней площадке которого были расположены посты ПВО и артиллерийские наблюдатели.
— Не спеши, Иван Трофимович. Вам всем следует еще побывать в штабе и уточнить в деталях порядок завтрашней боевой работы.
— К тому же, — улыбнулся Агальцов, — штабники приготовили тебе, Иван, небольшой сюрприз.
Пройдя в конец длинного коридора, Агальцов и Еременко вошли в ярко освещенную комнату.
У двери стоял часовой. Четыре человека в светлых замшевых куртках сидели на стульях. А над столом, рассматривая какие-то документы, склонился Кутюрье.
— Если есть желание, можете познакомиться. Это экипаж сбитого «дорнье». Между прочим, среди них имеется знатная особа, — приветствовал он Еременко.
Изрядно уставший за день комэск про себя чертыхнул фашистов. Но все же с некоторым интересом посмотрел на немцев.
— Вот этот, — Кутюрье указал на худого, узколицего штурмана, — утверждает, что его отец — советник Гиммлера.
— Что ж из этого? — пожал плечами Еременко. — Жив остался, и на том пусть скажет спасибо.
Обратившись к пленным, Кутюрье по-немецки объяснил, кто находится перед ними. Тогда со стула поднялся широкоплечий, рыжеватый командир «дорнье»:
— У меня один вопрос. Впереди нас к Мадриду шло два десятка «хейнкелей», не считая непосредственного прикрытия. Как вам удалось пройти через их заслон?
Еременко снова пожал плечами. Ему не очень хотелось разговаривать с пленными, тем более отвечать на их вопросы.
— Переведите ему, — обратился он к Кутюрье. — Полагаю, лучше об этом узнать у командира заслона, если, конечно, им удастся встретиться. А теперь я бы хотел их кое о чем спросить. Вот представитель Германии в лондонском Комитете по невмешательству в испанские дела Риббентроп совсем недавно отрицал участие немецких граждан в варварских бомбардировках городов и сел Испании. Чему же нам верить? Своим собственным глазам или словам Риббентропа?
— Большая политика — не наше дело, — пробормотал в ответ командир «дорнье».
— Ну, еще бы! Ваше дело — бомбы кидать на испанских детей!
Резко повернувшись, Еременко направился к выходу.
С рассвета 7 июля «чатос» прикрывали Р-зеты капитана Мигеля Алонсо, которые бомбили подходившие к реке Пералес колонны противника. После двух боевых вылетов эскадрилья Еременко находилась в готовности номер один, когда на Сото позвонил Птухин:
— В девять тридцать вам с ореликами быть над «телефоникой».
Когда они подлетали к Мадриду, над городом уже барражировали И-16 Ивана Лакеева, а над линией боевого соприкосновения республиканских и фашистских войск кружила эскадрилья Александра Минаева.
Небо южнее вокзала Делисиас вспучилось разрывами зенитных снарядов. И сразу, взмыв вверх с площадки «телефоники», в воздухе рассыпались пять красных ракет. Противник! Всмотревшись, Еременко заметил идущих со стороны моста Принцессы «фиатов». Очередями верхних пулеметов он указал ведомым направление атаки.
Скрываясь в лучах солнца, «чатос» сближались с противником. Мгновение, — и над Андалузским мостом, вокзалом Делисиас и табачной фабрикой в небе завертелся ревущий огненный клубок.
А с запада на город наплывал широкий клин «юнкерсов» и «дорнье». На перехват их устремилась эскадрилья Александра Минаева.
После первой атаки «фиатов» «чатос» разделились на несколько групп.
В начале боя был ранен Хозе Редонта. Окружившие его «фиаты» теснили истребитель испанца за Мансанарес. К отбивавшемуся от фашистов летчику прорвался Леонид Рыбкин. Редонта пристроился к своему ведущему. На головокружительных виражах они вдвоем продолжали бой с девятью «фиатами». Пытаясь вырваться из кольца, «чатос» пошли в лобовую атаку. Один из «фиатов» шарахнулся от несшегося на него Рыбкина и врезался в другой фашистский истребитель. Удар… Сцепившись крыльями, объятые пламенем «фиаты» упали на пустырь у Андалузского моста. А Рыбкин и Редонта присоединились к пришедшим им на помощь Петрову и Карпову.
«Выдержит ли Хозе?» — глядя на залитое кровью лицо испанца, волновался Леонид. Он сигналом показал ведомому, что ему следует выйти из боя, но тот отрицательно покачал головой.
В этот момент с юга подошла новая группа «фиатов». Летевшие выше их Еременко, Серов и Якушин атаковали ведущее звено. Еще один фашист был сбит. Из его кабины выбросился летчик и раскрыл парашют.
Бортовые часы истребителя комэска показывали, что они находятся в воздухе пятидесятую минуту. «Значит, заседание конгресса в «Аудиториуме» открылось вовремя», — подумал Еременко, провожая взглядом спускавшегося на город парашютиста.
И тут неожиданно со стороны солнца появилась четверка бело-голубых остроносых монопланов. Не вступая и бой, они пронеслись мимо и умчались к Нижнему Карабанчелю. Зоркие глаза Еременко схватили некоторые летали незнакомых машин: закрытую плексигласовым фонарем кабину пилота, срезанные концы крыльев и топкую нить радиоантенны. «Не об этих ли фашистских истребителях говорил вчера командир подбитой «катюши»?»
Внимание комэска привлек вышедший около него из атаки «чато» Вальтера Короуза. На какую-то долю секунды машина австрийца, потеряв скорость, зависла. И сразу снизу-сзади к нему устремился «фиат». «Пропал Вальтер», — мелькнуло в голове Еременко.
В этот момент летевший выше и правее Короуза «чато» совершил немыслимо резкий переворот. Одновременно сверкнули пулеметные трассы: фашист открыл огонь по австрийцу, а «чато», не выходя из переворота, — по фашисту. Первым вспыхнул «фиат». Короуз кинулся к Еременко, но горящий «фиат» не отставал от него. Тогда атаковавший фашиста «чато» всадил в борт и заливной бачок машины противника еще несколько очередей. Фашистский истребитель взорвался. В дыму и пламени скрылся и атаковавший его «чато».
Подошла эскадрилья Григория Плещенко, которую Птухин поднял с Барахаса. «Чатос» Еременко стали выходить из боя…
Только после посадки, увидев, как Вальтер Короуз обнимает Михаила Якушина, Еременко понял, кто спас австрийца.
Не один Еременко заметил новые остроносые истребители. Их видели Виктор Кузнецов и Том Добиаш. С «Телефоники» бело-голубые машины наблюдали Птухин и Кутюрье. «Это «мессеры», — предупредил Еременко генерал Хозе.
