его, в конечном итоге, практически неуязвимым.
- Учат вас - учат, а все туда же…
- Опять мы виноваты, да? А сколько я писал, чтоб этот этап с-сучий, хотя бы на партии разбили! Не вам писал? А то ведь всех на одну нашу занюханную пересылку! Да там одних 'смотрящих' четверо! И прочих тварей… Где только подобрали такую свору! И грузины, и ростовцы, и чечены, и лезгины… И еще двое авторитетов из Питера! Для полноты коллекции!
- Ты вот что, подполковник, - в холодном голосе начальства глухо громыхнула угроза, - без истерик тут у меня. Обосрался - так молчи… В общем, - вопрос о неполном будет поставлен в любом случае, но от тебя зависит, как он будет решен. А теперь рассказывай поподробней, что за люди…
- А чего тут рассказывать, - трое зэков. В помещении амбулатории удерживают двух женщин- фельдшеров. Один из них неожиданно разбил большой флакон с какой-то медицинской дрянью и убил старшего сержанта Бельзебаева. Или очень тяжело ранил. У одного всплыла заточка, другой - овладел табельным оружием сержанта.
- Серьезные люди?
- Хуже. Один - некто Квашнин Николай Захарович, сорок четвертого года рождения, более известный как Квач, - более-менее, вор. А двое-е… - он безнадежно махнул рукой, - хулиганы, истеричная, зашорханная дрянь. Один - так вообще чуть ли не в 'петушках' состоит. Обожрался какого-то там димедрола, сидел, пускал слюни а теперь чертей ловит.
- А чего хотят?
- Я порежу ее! Уходите от окон! Порежу!!! - Истошно, на жутком надрыве вопил Илюха Гнус. - Один па-адходит! Чтоб я руки видел! А то порежу!!!
- Чего хотят - чего хотят… Морфия требуют, две пушки, десять тысяч рублей и машину с шофером. Чтоб водитель был голый и босый…
- Голый? - Оживился приезжий. - Любопытно!
- Ну, в смысле, - в 'трениках'…
- Ага. И, насколько я понимаю, - в тапочках.
- В кроссовках. - Мрачно ответил подполковник. - Без носок.
- А насчет табельного оружия, - точно? Ведь не положено же вроде бы… И то - к чему бы это они две пушки требуют?
- Сказали - есть. Не знаю, может - правда у страха глаза велики. Проверить надо. Михеев - займись…
Вышеозначенный Михеев, полоснув начальство косым взглядом, молча исчез за дверью и минут через десять - позвонил:
- На месте 'ствол', - проворчал он в трубку, - так что ложная тревога была. Как всегда - свист пустяшный… Одна дубинка.
- А ты не рассуждай. Больно умный…
- Это, конечно, хорошо, но… слишком уж долго ждать тоже не годится. Устанут, запсихуют, - замочат баб.
- У н-нас в дес-санте… - начал дотоле молчавший лейтенант Губанов, здоровенный, мордатый офицер, - а, что говорить!
- А что у вас в десанте? - Неожиданно заинтересовался гость.
- Ну это…Веревка на пояс, разбежался - и в окно, вперед ногами. И все дела. Я их голыми руками…
И - скрипнул зубами, заводя себя на штурм и натиск.
- А ты - умеешь?
- Я?! Я в разведке Псковской, ордена…
- Значит, - умеешь. А там что - решетки нет?
- Так ведь второй этаж. На первом - есть.
- Понял. Что тебе нужно?
- Веревку хорошую, - лейтенант загнул палец, - раз. Ствол - само собой. А узел я сам завяжу. Еще вот что, - отвлечь бы их, пока я на крышу-то полезу.
- О! - Глаза ласкового, улыбчивого гостя сверкнули. - Телефон-то там есть, нет ли?
- А как же. Внутренний. 'Два - ноль два' - номер.
- Ну и добро, - сказал Губанов, - минут через семь начинайте звонить.
- Алло! Алло! Кто у телефона-то?
- Григорий Ив-ванович Ступин, вот кто! Зуда. Слыхал?
- Гриша, Гриша, - ты только не волнуйся. Все будет. Только деньги соберут, - и будет.
- Марафет - где? Уй, я ее сейчас резать буду, с-суку вашу. На ленты поделю.
- Гриш, - не волнуйся ты, говорю. Сейчас будет. Через пять минут прямо. И своим передай, что, мол, звонил подполковник Завадовский…
- Вон ты каким голосом запел, ментяра поганый!.. Слыш, мусор, - ты еще поканючь, а я еще минутку подожду. Больно мне твои колядки по кайфу. А то, - слышишь?
Завадовский услышал в трубке истошный визг где-то поодаль и довольное, негромкое покряхтывание вблизи.
- Эй, мусор, - слышишь?
К этому моменту лейтенант Губанов, бывший разведчик славной Псковской дивизии ВДВ, закрепил веревку, привязался к ней по всем правилам искусства, лихо затянул особый 'моментальный' узел, позволяющий мгновенно освободиться от упряжи, поглубже вздохнул, напрягся, и начал свой стремительный разбег. Спустя считанные секунда его тренированное, только чуть начавшее тяжелеть, сильное тело, прорезав воздух, всеми своими ста восемью килограммами живого веса врубилось в стену сантиметрах в двадцати от желанного стекла. Лейтенант впечатался в кирпичи краем шлема, упитанной физиономией, молодецкой грудью, коленками и чем-то, вроде бы, еще. Отлетел, откачнувшись, при этом его развернуло вокруг оси и он впечатался в стенку повторно. Затылком, задницей и подошвами исполинских сапог сорок седьмого размера. Так он и повис - сантиметров на десять не доставая носками сапог до узенького, сантиметра в три, - карнизика. После двух подобных плюх бравый десантник пришел в себя только минут через пять, слабым движением дернул за конец веревки и ссыпался вниз. Самым странным в этой операции было то, что основные действующие лица внутри здания умудрились так ничего и не заметить.
- Ну? - Проговорило по телефону начальство вежливо-вежливо, что было крайне скверным признаком. Трудно даже подсчитать, насколько более предпочтительным в данной ситуации был бы нормальный, душевный стоэтажный мат. - И что ж вы теперь предполагаете делать, Казимир Янович?
Подполковник - молчал, совершенно правильно сочтя вопрос риторическим и ожидая, что изволит сказать его благородие полковник Гришин.
- Л-ладно, - наконец, после мучительной паузы проскрипело в трубке чрезвычайно сухо, - ничего не предпринимайте там. Довольно самодеятельности. На пути к вам группа 'А', - слыхал про такую?
Господи ж ты мой боже ж ты мой! Матка бозка Ченстохов! Кажется, - сегодня все прямо-таки сговорились спрашивать меня, не слыхал ли я про то или про это! А про 'группу 'А' он, кажется, чего-то слыхал. Вспомнить бы еще - что именно. Но вместо этого он только вздохнул и сказал:
- Так мало того, товарищ полковник.
- Чего еще?
- Вроде как этап начинает волноваться.
Невидимый собеседник довольно долго молчал, а потом в трубке снова раздался все тот же скрип, благожелательный, как смотрящее в глаза дуло:
