будете, родичей позову.
Встречный народ с удивлением смотрел на эту удивительную кавалькаду. Разглядывал волчовки, дивился на зеленоглазого красавца эльфа. И неведомо как затесавшегося к ним Соколеньского конязя в богатом коняжеском уборе.
— Заценили, вождь. — Удовлетворенно пробасил Войтик. — Глазки так и бегают, так и бегают. Сейчас еще бы песню рвануть! Жаль Груздень Толяна не пустил. Ему бы здесь понравилось. Есть на что посмотреть.
— Он на что не смотрит. Он кого разглядывает! — встрял Хруст.
Вошел в палату, решительно, всем показалось по хозяйски, прошагал на середину. И не поворачивая головы оглядел твердым взглядом присутствующих. Поймал презрительные взгляды на своей волчовке.
Дрогнула верхняя губа.
Зорень невольно поежился, а Пивень со страхом посмотрел на лицо Стаса.
— Родовой вождь Станислав Волк! — Четким командирским голосом представился он, не дав не Зореню, не Пивню сделать это. — Принц народа эльфов Бодрен.
Заметил высокомерный взгляд дородного конязя и снова дрогнула губа. Живет конязь не пуганным. Ничего, придет еще время…
Зорень торопливо шагнул вперед.
— Вождь Станислав полагал, что и без того всем известно кто теперь конязь и властелин Славии.
— И победитель каганата, воины которого служат теперь в его дружине.
Последние слова заставили поморщиться дородного конязя.
— Повоевать коняжество, еще не значит стать конязем. Мы конязи по рождению.
— А я вождь по крови! И конязь по воле крови. — С усмешкой ответил Стас, высматривая для себя место. — Или конязь желает оспорить Славию с мечом в руках? Я готов! Коняжество на коняжество.
Сел на подставленное Пивнем креслице.
— Войтик, вноси… — Негромко распорядился он. — Спор когда еще закончится, а подарки могут залежаться. А кому нужен залежалый товар?
Конязья оживились.
Войтик кивнул головой и его разведчики внесли, распределенные Зоренем и Пивнем, дары. Оружие, седла, дорогая посуда, ткани…Все в золоте и драгоценных камнях.
Стас посмотрел на Зореня и улыбнулся краем губ.
— Подойдите к окнам, конязья. — Попросил Стас. — Там вас тоже ждут скромные дары Славии.
Улыбки стали еще шире.
Зорень снова улыбнулся. Стас понимающе прищурил глаз.
Халява бьет на смерть. И без пощады.
Перед теремом Предславского конязя бились в ярости красавцы — жеребцы. Каждого держали под уздцы по два козарских воина.
— Все жеребцы разной масти. Выберите себе по вкусу. А с каждым жеребцом по десятку кобылиц ждут табунщиков. — Бросил в след заторопившимся конязьям Стас.
Захлопали двери. Застучали коняжеские сапоги по ступеням крыльца.
Зорень весело засмеялся, Пивень сдержанным баском вторил ему. Ощерил рот в зверской улыбке Войтик.
— Как ты козар в свое войско заманил, Слав? — Спросил, кивая в сторону окна, Зорень.
— А что им еще остается? Вежи разорены. Скот угнан. Кормиться как то надо? А здесь я, можно сказать отец родной, с жалованьем. Будут стеречь торговые пути. Две тысячи направил Третьяку. Еще две тысячи Груздень готовит к походу на фъердингов. И нашим новым приятелям конязьям спесь посбивают, прогуливаясь вдоль их рубежей.
— Не кисло!
— Друг мой Зорень, сделай лицо попроще. И когда ты успел нахвататься Толяновых глупостей.
— Ты им веришь? — Похоже Зорень пропустил мимо ушей его вопрос.
— Зорень, в армии думать грех. Шлем воина все недостатки скроет. Но я на идиота мало похож, Зорень. Нет, конечно! Некогда один, очень не глупый человек, ввел в своей армии очень милый инструмент на все случаи жизни. И пока он был жив, его армия не знала поражений. Жаль, детишки подкачали… А его армия почти сплошь состояла из воинов покоренных народов.
— И что это за инструмент?
— Круговая порука.
У Зореня поднялись брови.
— Все очень просто. И по тому времени гениально. За одного труса отвечает жизнью весь десяток. Побежала сотня, смерть каждому десятому. Ну и дальше в той же последовательности. Поэтому выживал только тот, кто шел впереди под неприятельскими стрелами. — Неохотно пояснил Стас, отвечая на непонимающий взгляд конязя. — Оружие перед походом не чищено — удавка. Нет запасной тетивы — свернутая шея. Утаил добычу, отправляйся к праотцам. Система работала безотказно.
— Но это же…
— Да, но зато враг не видел их спин.
— Чем же ты собираешься с ними рассчитываться? — Задумчиво спросил Пивень.
— Добычей из каганата. — Усмехнулся Стас. — Пока не добрались до наследства темных эльфов.
Прислушался…
— Вот и наши друзья возвращаются. И, судя по шагам, подарки пришлись им по душе.
— Еще бы! Ты хоть представляешь сколько это стоит? К тому же с десятком кобылиц!
— А, не бери в голову. Если дело выгорит, все окупится сторицей. — Шепнул он Зореню и повернулся к входящим конязьям. — Понравились лошадки? Я понимаю, не бог весть что… Но где же нам безродным других взять?
Ответом было красноречивое молчание. Стас был вполне удовлетворен.
— Но нам хотелось бы порадовать и жителей Предслава. Если конязь Пересмысл не будет возражать.
Пересмысл прогнал с лица улыбку и устремил на него заинтересованный взгляд.
— Я хотел бы устроить богатырский турнир. Копье, меч, стрела…Кулачный поединок. Победитель получит по богатырскому коню. Нет, нет… — Тут же поспешил успокоить он конязей. — Мои бойцы в состязании участвовать не будут. А если и будут, то не за призы.
Пересмысл переглянулся с конязьями.
— Хорошо, конязь Станислав. Пусть будет турнир.
Вот и ладушки! Хруст, Войтик. Займитесь…
Глава 25
Пивень был тысячу раз прав. Переговоры шли трудно. А вернее они не шли совсем. И даже не ползли.
Все слова, все доводы тонули в пустоте глаз Пересмысла, разбивались, о хитроумие лесичянского конязя. Вечером Зорень виновато разводил руками, Пивень самозабвенно крыл матом всех подряд, приводя в неописуемый восторг Войтика, не последнего человека в этом деле. Остановить рассерженного волхва не могло даже присутствие Весты и Купавы. Стас за годы службы в рядах доблестной армии в совершенстве овладел этой лексикой. При желании мог вполне на равных состязаться с любым прапорщиком, а может быть даже и ротным, но сдерживался и только хрустел зубами. И черной завистью завидовал известному наркому иностранных дел, носившему славное прозвище «каменной ж…»
Войтик сжимал свои огромные кулаки, вторил Пивню, пытаясь оспорить пальму первенства в изящной словесности двух миров.
Хруст глубокомысленно закатывал глаза и многозначительно подмигивал Стасу, делая при этом
