поляной. Мысленно подбадривая себя, он послал еще один импульс, и из глубины редкого леса вдруг выкатилась утоптанная тропка, по которой прямо в класс вышел высокий, широкоплечий мужчина, в форме солдата Красной Армии – присыпанные пылью сапоги, застиранная до бесцветного состояния форма, выгоревшая на солнце пилотка. Через плечо – скрученная в скатку шинель и лямки вещмешка. На ремне – фляга и саперная лопатка. В руках винтовка.
Виртуальный фантом встал рядом с Пашкой и устремил взгляд синих глаз куда-то сквозь стену аудитории. Класс молчал. Молчала и Валентина Робертовна. Набрав в грудь побольше воздуха, Волков тихонько выдохнул и спокойным, почти не дрожащим голосом сказал:
– Это мой прадедушка, Павел Волков.
– Ой, его прямо как тебя зовут! – широко распахнув огромные глаза, пискнула со своего места красивая, но глупенькая Лидочка Верененко.
И, услышав эти слова, Пашка вдруг понял, о чем будет говорить дальше. Двумя плавными движениями он вывел перед собой увеличенную копию фотоснимка, который в иное время стоял в рамке у него на столе, а сегодня лежал в бумажнике. Старая, потертая черно-белая карточка, для сохранности наклеенная на плотный картон, на котором красивым, каллиграфическим почерком было выведено: «Другу Пашке от друга Мишки!» Ниже стояла витиеватая подпись и дата – восьмое июля тысяча девятьсот сорок четвертого года. Но об этом из всех присутствующих знал только сам Павел. Остальные видели лишь монохромное изображение молодого мужчины, чья точная трехмерная копия стояла сейчас рядом со своим реальным правнуком.
Мужчина на снимке сидел на отвале окопа, зажав между пальцами огромную самокрутку, и улыбался в густые усы. Пилотка была лихо заломлена набок, а ворот гимнастерки расстегнут, но в остальном сходство было просто потрясающим. По залу прокатилась волна восхищенного шепота. Пашка дернул пересохшим горлом и начал:
– Меня назвали в честь прадедушки, бойца Красной Армии, Павла Петровича Волкова…
Речь была неподготовленной, спонтанной, но слова выходили из него легко – лились целыми потоками. Точно в душе прорвало тщательно выстроенную плотину, и все мысли, все умозаключения и выводы, которые он сделал за последние три месяца, выплеснулись наружу весенним паводком. Он рассказал, как познакомился с Игрой и как полюбил этот мир, кропотливо воссозданный огромной командой лучших российских геймразработчиков. И о том, как играл ночами напролет, достигая запредельных вершин мастерства, проходя уровень за уровнем, испытав себя и в роли танкиста, и в роли летчика, побывав и в шкуре «штрафника», и в полковничьих погонах. Он рассказал даже о периоде жесткой аддикции, когда во время каникул, не имея доступа к Игре, испытывал довольно серьезные психологические «ломки».
Учительница и одноклассники слушали, не перебивая, но без интереса. Кого в конце двадцать первого века удивишь виртуальной зависимостью? Целые клиники строят, людей лечат трудотерапией, специальными препаратами и даже частичным подавлением памяти, стирающим все моменты, связанные с объектом зависимости. Но когда Пашка перешел к главному, что-то изменилось. Историчка, слушающая его, положив голову на руку, задумчиво и, видимо, неосознанно прикусила костяшку указательного пальца. В глазах мальчишек и девчонок зажглось любопытство. Павлу внимали с открытыми ртами, что было совсем уж из ряда вон!
Он рассказал, как его мать, женщина деловая и потому вечно занятая, однажды все-таки нашла минутку, чтобы посмотреть, как ее единственный сын проводит свободное время. В тот день, когда он вышел из Игры, она сидела возле его кресла, задумчиво глядя на огромный дисплей, на который была выведена картинка с мрачным и величественным зданием рейхстага, – Пашка как раз участвовал в обороне Берлина. Форма и вооружение немецких солдат ему нравились больше.
– Привет, – неуверенно улыбнулась мать. Глаза у нее были прошиты тончайшими нитями лопнувших капилляров, но тогда Паша списал это на переутомление от работы. Лишь спустя несколько дней, вспомнив этот эпизод, он понял – мама плакала.
– Что это? – она кивнула на растянутый почти вполстены монитор, на котором застыли веселые, улыбающиеся люди. Финальная заставка – празднующие победу солдаты Красной Армии. Немецкая сторона вновь потерпела поражение. Павел считал нечестными условия этого уровня, но разработчики настаивали на реалистичности, и потому победа немецкой стороны была практически невозможной. Был вариант менять ход «Войны» с самого первого уровня, но тогда вступать в Игру нужно было либо политиком, либо большим военным чином, а этого Паша не любил. Он не видел себя в штабном кабинете. Только в гуще боя, с оружием в руках, идущим сквозь огонь, страх и смерть.
– Привет, – хмуро ответил он матери. – Это «Война». Я уже с полгода в нее играю, если что. Это по Второй мировой…
– Я знаю… – мама задумчиво подперла подбородок рукой. – Твой прадедушка в ней участвовал.
И Пашка заинтересовался. Он ничего не знал о прадеде. Строго говоря – даже не стремился. Знал, что был, как звали, что воевал… Но то, что воевал его прадед в его Игре… в его «Войне»? Это было как-то дико и немыслимо. Все равно что узнать, что твой папа был в свое время эльфийским королем в «Мирах Варкрафта», а потом переехал на пээмжэ в наш мир, потому что нашел более выгодную работу по продаже офисной мебели.
В тот вечер они с матерью несколько часов рассматривали толстый, набитый под завязку, раритетный фотоальбом (бумажный, с фотокарточками, некоторые из которых даже были черно-белыми!). Там-то и нашел Паша так поразивший его снимок – прадедушка Волков на фоне недавно вырытого окопа. Молодой солдат со стариковскими глазами.
И после этого Павел пропал на три месяца. Эту фотографию он забрал из альбома, и теперь она стояла в рамке у него на столе. По ней мальчик воссоздавал своего прадедушку в виртуальном пространстве. Рост, вес, цвет волос и глаз, объем черепа и грудной клетки – все это он воспроизвел без особого труда. Что-то рассчитала специальная программа, а что-то он узнал на всемирном портале, посвященном Второй мировой, – там оказалось на удивление много информации по миллионам миллионов людей, от рядовых до генералов, от узников концлагерей до руководителей стран. Гораздо сложнее было с физическими данными: реакция, выносливость, меткость, сила. Все то, что в играх не задумываясь выставляется автоматически или же кропотливо расфасовывается в ручную – балл туда, балл сюда.
Тем не менее нашлись и такие программы, и когда через три месяца Паша показал результат своей работы матери, та неожиданно разрыдалась и убежала из комнаты. Она вернулась минут через десять, старательно делая вид, что ничего не произошло. Долго стояла перед экраном, прижав к себе сына, и, гладя его по волосам, шептала:
– Как похож, господи… Как похож.
Рассказал Пашка и о причине, что до сих пор удерживала его в воссозданной геймразработчиками реальности первой половины сороковых годов прошлого столетия. Неожиданно для самого себя, он решил… повторить дорогу своего прадеда. Зная, в какой части служил предок, Волков без труда узнал и остальное – в каких боях участвовал, по каким дорогам передвигался, какие высоты занимал и какие немецкие дивизии громил.
И неожиданно повторить этот путь оказалось невероятно сложно. Воспользовавшись опциями по созданию персонажа, Павел загрузил в Игру собранные им параметры и вошел в ее мир в теле собственного прадедушки. Он специально оставил исходные данные, сделав «виртуала» точно таким же, каким был его реальный прототип, – без сверхметкости, без завышенных силовых показателей, без развития всевозможных умений. Обычным человеком.
После этого Игра и стала запредельно сложной. Пашка погибал на самых простых этапах. Днями не мог пройти простейшие уровни. Заваливал самые легкие задания. И все же, с непонятно откуда взявшимся упрямством, он продолжал идти дорогой своего героического предка. Нет, прадедушка не получил высоких воинских званий, закончив войну простым лейтенантом. Не было у него и огромного количества наград – лишь медали да всего один орден. Но, играя своим новым персонажем, Пашка постепенно начал проникаться к прадеду странным чувством – смесью глубокого уважения и трепетного мальчишеского восхищения. Пришло понимание, что для каждого участника этого страшного театрального действа, под названием «Вторая мировая война», героизм был понятием повседневным, будничным. И от этого его восхищение только росло.
Не зная, как закончить, чтобы не скатится в глупую, пустую и ненужную патетику, Паша просто развел
